Будни и мечты профессора Плотникова

Ни я, ни Ленька не бывали в Индонезии. И никогда не побываем. Нельзя нам туда: мечта должна остаться мечтой. Для нас это сказочная страна, поросшая непроходимыми лесами, где пылают цветы, а по берегам растут пышные пальмы. Страна-идиллия, страна-утопия, не существующая в действительности, как не существует легендарная Атлантида. Хотя, в отличие от Атлантиды, она обозначена на картах.

Мы любим нашу песню, потому что грусть переплетается в ней с бесшабашной веселостью, непритязательность с философичностью, национальный колорит с общечеловеческой любовью к Земле. Нами движет ностальгия по лесам, некогда плодородным, а ныне разъеденным кислотными дождями полям, по тому извечному, что стало издержками цивилизации. Нам опротивела синтетическая пища, хотя ее, как уверяют диетологи, нельзя отличить от натуральной. Хочется понюхать живую, трепещущую лепестками, слезящуюся росой гвоздику…

Оттого старая песня о сказочной Индонезии стала нашим с Ленькой гимном.

— Почему растранжирили богатство, принадлежавшее не только им, но и нам? — вырвалось у меня.

«…Тебя лучи ласкают жаркие, тебя цветы покрыли яркие, и пальмы пышные раскинулись по берегам твоим…» — продолжал тянуть Ленька.

— Нет, ты скажи, почему мы должны расхлебывать кашу, которую они заварили?

— Расхлебывают не кашу, а щи!

Для своего возраста Ленька чертовски рассудителен. Я разозлился по-настоящему.

— Торчим на дне Марианского желоба. А над нами одиннадцать километров воды…

— Не забудь атмосферу, двадцать тысяч километров водородной короны, да еще сто пятьдесят миллионов километров до Солнца, — съязвил Ленька.

Это он умеет.

— Превратили Солнце в печь для сжигания мусора!

— Один фантаст двадцатого века написал повесть «Мусорщики планеты». Вс» как есть: захламленный космос, подводные свалки ядов и радиоактивных отходов.

— Вот видишь, даже фантасты…

— Не только фантасты, — перешел на серьезный лад Ленька. — Экологи убеждали, физики предостерегали. Сам знаешь…

— А в итоге обшариваем глубочайшие впадины Мирового океана, куда сбрасывали контейнеры с радиоактивными отходами, не задумываясь о будущем; мол, потомки сами о себе позаботятся, коли приспичит. И мы ищем иголки в стоге сена, — сетовал я.

— Находим и отправляем прямо со дна в солнечное горнило!

И впрямь, странная у нас профессия. Под водой мы гидронавты, в околосолнечном пространстве — космонавты. Наш большегрузный корабль в родстве и с батискафом «Триест» швейцарского ученого Пиккара, который первым достиг дна Марианского желоба, где мы сейчас ведем поиск, и с гагаринским «Востоком».

— А что остается делать! — воскликнул, помолчав, Ленька и перевел разговор в другое русло. — Один фантаст двадцатого века…

Мой друг большой любитель научной фантастики и по нескольку раз в день поминает то одного, то другого «фантаста двадцатого века».

— Почему именно двадцатого? — спросил я как-то.

— Потому что в нашем двадцать втором исполнилось многое из того, что было фантастикой в двадцатом. И хорошего и плохого…

Вот и теперь он оседлал своего конька:

— Один фантаст двадцатого века написал прекрасный рассказ «Космонавт»…

— Знаю. Рэй Брэдбери. Ты уже сто раз… Жена космонавта думала: «Если погибнет, возненавижу звездное небо и не смогу смотреть на звезды». А его корабль упал на Солнце. Не бойся, с нами этого не случится.

— Кто знает, — сказал Ленька.

— Уж лучше упасть на Солнце, чем торчать в Марианском желобе, — пошутил я.

Неуклюжая получилась шутка.

Марианский желоб — глубочайшая впадина в Тихом океане, протянувшаяся на полторы тысячи километров. Словно сам Посейдон проложил гигантскую борозду с крутыми склонами и плоским дном шириной от одного до пяти километров. А потом зачем-то разделил ее порогами на несколько частей — депрессий.

Наша задача — обследовать каждый метр посейдоновой борозды и, заполнив носовой отсек найденными контейнерами с радиоактивными отходами, направиться прямиком к Солнцу. Мы пронзим толщу воды, вырвемся в небо, преодолеем притяжение Земли, а затем, прицелившись поточнее, спикируем на Солнце. И в точно рассчитанный момент выстрелим носовым отсеком, словно артиллерийским снарядом по цели, а сами, добавив к отдаче тягу тормозных и маневровых двигателей, выйдем на околосолнечную орбиту, с нее спустимся на околоземную и, состыковавшись с новым отсеком, дозаправившись всем необходимым, снова углубимся в Марианский желоб — продолжать бесконечный поиск…

Однообразная, монотонная работа. Никакой романтики! Неудивительно, что на эксплуатационном факультете гидрокосмического института всегда недобор. Когда-то шли в монастырь, теперь записываются в гидрокосмонавты.

Вероятно, нас могли бы заменить роботы. Считается, однако, что наше скучное дело требует нестандартной логики, а потому доверить его можно только людям, пусть даже таким дубинам в сравнении с роботами, как я и Ленька.