Будни и мечты профессора Плотникова

- Как вам сказать... И да и нет, - закашлялся Милютин.

- Бросайте курить, пока не поздно!

- Горбатого могила исправит! Проклятая привычка, не могу избавиться. Да и не хочу, признаться... Так вот, кто же знал, что Федра внезапно пошлют в Межгалактическую экспедицию, которая должна возвратиться через несколько земных столетий!

- А Олед?

- Помните его нашумевшую теорию?

- Что-то припоминаю, - неуверенно проговорил Леверрье. - Бесконечное множество совмещенных в пространстве Вселенных... Галиматья какая-то!

- Не скажите, - покачал головой Милютин. - Олед доказал справедливость своей теории. Эксперимент удался... Счастье, что отец и сын успели обменяться личностными матрицами!

- Вам пришла в голову блестящая мысль - устроить им очную ставку. Но, похоже, они не больно-то ладили между собой?

- Зато теперь, кажется, нашли друг друга...

- В разных Вселенных, - сказал Леверрье.

КОСМИЧЕСКАЯ ШЕКСПИРИАНА

В жизни каждого человека случаются истории, которые, появись они в романе, дорого обойдутся автору. "Так не бывает!" - вынесет приговор критика. И все же с Плотниковым произошла именно такая история.

При всей своей строгости, в смысле экзаменационных оценок он был либералом; двоек практически не ставил, а просто говорил неподготовившемуся:

- Вы, видимо, нездоровы. Идите, а когда выздоровеете и выучите материал как следует, приходите.

Иногда выздоровление наступало после четвертого или пятого захода. И тогда профессор с удовлетворением выводил в зачетке четверку либо пятерку.

Делать так не полагалось, это было вопиющим нарушением правил. Но Плотников шел на него сознательно, и начальство не придиралось, потому что в конце концов успеваемость получалась высокой, и факультет оказывался в выигрыше.

Ставить тройки профессор ненавидел.

- Если кто-либо из вас получит у меня "удовлетворительно", пусть знает: я его умышленно оскорбил, поставил на нем, как на инженере, крест, считаю, что на большее он не способен.

И большинство предпочитали забрать зачетку и уйти добровольно, чем получить у профессора тройку.

Но не раз бывало, что пятерка, проставленная Плотниковым, оказывалась в зачетной книжке первой, до этого были одни тройки. Такую пятерку он в отличие от большинства коллег ставил без колебаний, даже с откровенным удовольствием. И, как правило, его пятерка открывала дорогу последующим, в чем профессор убеждался на следующей сессии.

Алексей Федорович не был подвержен "комплексу спортивного судьи": иногда ставил отметку авансом, что особо подчеркивал. Ни разу еще такой аванс не остался непогашенным.

В тот день сдававшая экзамен студентка, что называется, путалась в трех соснах.

- Что с вами, голубушка? - не без сарказма спросил профессор. - Вы же нездоровы... Идите и лечитесь!

- Я на самом деле не совсем здорова, - сказала студентка, вставая. Неделю с небольшим, как родила сына.

- Вот оно что...

- Виктором назвали, в честь деда.

- Ну, ладно... Ставлю Вите пятерку, - проговорил Плотников, расписываясь в зачетке.

Другой бы на его месте, возможно, поступил так же. Только вот поставил бы скорее всего три балла: как-никак, компромисс. Но Плотников знал, что делает. Мелочность была не в его натуре. А в следующем семестре студентка получила отличную оценку уже вполне заслуженно, ей не хотелось ударить в грязь лицом перед человеком, сотворившим доброе дело...

Прошло двадцать два года. Алексей Федорович давным-давно забыл этот случай. Но в семье студентки он стал легендой. И вот однажды знакомый спросил его:

- Помните Витю? Вы ему, новорожденному, пятерку поставили. Он жених нашей Наташки. Через полгода свадьба, почетным гостем будете!

Но не довелось Плотникову присутствовать на этой свадьбе. Не было свадьбы. Через несколько месяцев умерла невеста от неизлечимой болезни.

* * *

Звезды гаснут, и с этим ничего нельзя поделать. Вселенная бессмертна, а они умирают, словно люди. Но иногда люди умирают и рождаются, словно звезды...

Научно-технический прогресс, обостряя восприятие мира, в то же время год от года притупляет эмоции. За последнюю тысячу лет средний индивид стал рациональнее и черствее. Компрессия жизни, столь характерная для нашего тридцать первого века, сверхвысокая частота стрессовых ситуаций породили своего рода автоматическую регулировку душевной чувствительности, иначе бы нам несдобровать. Но, как при любой автоматической регулировке, на фоне сильного сигнала теряется слабый: побеждает более мощное воздействие. В грохоте реактивных дюз инстинктивно затыкают уши и... не могут расслышать зова о помощи.