Будильник

Лешка защитил свой диплом и прибежал из института страшно гордый и радостный. Он стал целовать маму и даже забыл похвалить ее за отличный вид и назвать молодцом.

После обеда мама сказала, чтобы я собирался. И Лешке тоже сказала. За то, что он окончил институт, она решила купить ему подарок.

— Только мы с отцом не знаем, какой, — смущенно улыбнулась мама. — Думали, думали и ничего не придумали. Вместе походим и выберем.

- Я знаю, мамуня, что мне нужно, знаю, — защебетал Лешка и полез целоваться.

В универмаге он потащил маму в отдел, где продают часы. Мама пошла за ним не очень уверенно и все оглядывалась на меня, боялась, наверное, что я потеряюсь.

Часы Лешка выбрал самые красивые и дорогие.

— Лешенька, - шепнула мама, — может, лучше что-нибудь другое? Какую-нибудь нужную вещь... Часы ведь у тебя есть.

— Эти? — спросил Лешка и протянул маме руку. — Мамуня, родная, какие же это часы? Им давно пора на свалку.

Мама пошла платить деньги.

Лешка целовал ее у стеклянного прилавка и бормотал:

— Родная, любимая, я ведь уже инженер. Я стану работать и подарю тебе золотые часы. Ты выбери, выбери сейчас.

Он потянул ее к тому месту, где под выпуклой витриной лежали женские часы. Он заставил ее показать, какие ей нравятся. Мама не хотела показывать. Она чуть не заплакала оттого, что Лешка такой добрый и ласковый.

Пальто мне, конечно, не купили. Не хватило денег. Старые Лешкины часы по наследству перешли к Вовке. Мне опять ничего не досталось. Кроме, разумеется, еще одной шишки.

От того, что Лешка стал инженером, ровно ничего не изменилось. Только мне на инженера стало не так удобно орать.

Но я все равно орал. А он только улыбался.

— Сергуня, милый, как твои делишки? — мурлыкал он.

— Не смей называть меня Сергуней! — орал я. — И милым!

— Мамуня, — спрашивал он, — обед скоро?

Однажды Лешка вернулся домой не один, а с девушкой.

У девушки падали на виски крупные белые локоны и странно косили голубые глаза. Глаза у нее косили так, что не понятно было, в какую сторону она смотрит. Один зрачок смотрел вправо, другой влево.

— Мамуня, - сказал Лешка, — познакомься, родная, это моя жена.

Мама хотела улыбнуться, но вместо этого тихо заплакала. Она даже не заплакала, а просто слезы сами побежали у нее по щекам.

Лешка стал ее целовать и говорил девушке:

— Видишь, какая у нас мама. Пятеро детей — и такой молодец. Правда, она изумительно выглядит? Милая моя мамуня, хорошая моя, любимая...

Жить у нас Лешка не стал, переехал к своей жене. Он забрал с собой сервант из столовой, настольную лампу из нашей с Вовкой комнаты и шкаф из маминой спальни.

- Молодым нужно помогать, — сказала нам мама. — Они начинают жить.

Они начинают! А мы что, кончаем, что ли? Я мужественно сражался за лампу, но, разумеется, потерпел поражение. Меня утешило лишь то, что вроде и у меня намечаются кое-какие проблески в жизни. Я думал, что Вовку поселят в Лешкиной комнате, а я, как человек, расположусь в собственной. Только зря я так думал. Я же Макар. В Лешкину комнату поселили Иринку и Таню. А я, как и прежде, остался с Вовкой.

Я снова выносил, относил, приносил и натирал. Плюс к тому мама стала меня пилить, что я совсем не бываю у Лешки. Но я один раз побывал у него и насытился по горло.

- Сергуня, — встретил он меня в прихожей, — милый. Какой ты молодец, что заглянул. Галюня, посмотри, кто к нам! Вытирай скорой ножки.

У меня далее рот раскрылся от удивления. Но я сразу сообразил, что теперь он полы натирает сам. Пришлось пошаркать ботинками по резиновому коврику.

Лешка провел меня к двери. Галюня лежала на диване под розовым торшером и читала книгу. Она повела на меня косым глазом.

- Здравствуй, Сергуня.

Во, уже научилась у Лешки! Я ей хотел ответить, да постеснялся. В гостях все же.

Напротив дивана стоял мамин шкаф, в углу — сервант, на письменном столе — лампа. Наша с Вовкой законная лампа, за которую я получил от папы подзатыльник с разъяснением: «Не жадничай». А я разве жадничал? Просто обидно, потому что несправедливо. Он инженер и может сам купить себе любую лампу.

Посредине комнаты лежал большущий толстый ковер с цветами и зелеными закорючками.

Лешка сказал:

- Галюнин папа подарил. Снимай ботиночки, а то испачкаешь.

- Как? - растерялся я.

- На свадьбу подарил, — похвастался Лешка.

Я ему про Фому, а он про Ерему. Но пускай бы мне лучше ноги поотрубали, чем ботинки снимать. И не потому, что носки заштопанные, а просто от обиды. Мне очень хотелось заорать на Лешку и кое про что ему напомнить. Но я не заорал. Я сел при входе в угол, как швейцар. Сел и спрятал под стул ботинки.

— Как, Сергуня, делишки в школе? — спросил Лешка. — Двоечек не нахватал?

Галюня лежала и читала.

Я сказал, что мне пора, и ушел.

И с тех пор больше к ним не хожу.

Не тянет.

Лешка, между прочим, тоже к нам не часто заглядывает. И если приходит, то все по делу.

Тут пришел как-то и сидит. А я точно знаю: что-нибудь ему да нужно. Но он сидит, молчит и смотрит телевизор. Даже странно. Я тоже смотрю, и мама. Вовка в институте (он днем работает, а вечером учится), папа еще с завода не вернулся, Таня с Иринкой уроки делают.