Будда

Время от времени появляются слухи, что семнадцатый уже найден. Они оставались только слухами, пока ринпоче Сигу, один из ближайшего окружения кармапы, в 1992 году не нашел в ларце с амулетами, который ему подарил кармапа Ригпе Дордже незадолго до его смерти, письмо, написанное рукой кармапы. Уже часто письма были путеводителями в поисках следующего ринпоче. Так было и в этот раз. В Румтеке кармапа написал: «Севернее отсюда, на востоке снежной страны есть местность, в которой гремит божественный гром. Это страна кочевников. Отца зовут Дендруп, мать — Лолага. Там вы найдете того, кто вернется как кармапа».

И они нашли его — Угьена Тхиплей Дордже, мальчика с шестью сестрами, ребенка кочевников, рожденного в шопе 1985 года, посвященного монастырю с тех пор, когда родители привели трехлетнего в первый раз в местность, которая в главном монастыре Кагью должна стать царством подрастающего кармапы.

Одного взгляда на лицо мальчика достаточно, чтобы рассеялись все сомнения. Оно то же, что и у его предшественника. Он — перерождение Ригпе Дордже. Это подтвердил также и далай-лама, когда ринпоче Сигу сообщил ему о письме и его содержании. Так, Угьеп Тхинлеп Дордже с благословения далай-ламы был возведен на трон 27 сентября 1992 года в восстановленном монастыре Цурпху как семнадцатый кармапа Гьялва.

При этом произошло нечто, что вселило надежду в далай-ламу, а вне Тибета было воспринято с большим недовернем: китайское правительство поздравило нового главу Кагью и признало за ним титул «Живущий Будда», которым раньше китайские императоры награждали высших лам. Многие увидели в этом подтверждение их подозрения, что поиски и обнаружение нового кармапы были манипуляцией, проведенной вместе с китайцами.

Этот тезис имеет двух сторонников. В Румтеке это ринпоче Шамар, честолюбивый племянник шестнадцатого кармапы, который опасается, что Румтек потеряет свое значение, он сам — свое влияние, если Угьен Тхиилей Дордже будет во всем мире признан новым кармапой. Об обмане и фальсификации говорит также известный датский приверженец шестнадцатого карманы Оле Нидаль, который написал много книг о своих встречах с буддизмом ваджраяны. Наметившаяся здесь конфронтация не имеет ничего общего с буддийским духом. Скорее всего речь идет о жажде власти и недостаточной чувствительности. Громкое вмешательство европейца в эти внутренние проблемы тибетцев кажется мне особенно неуместным, прежде всего, если оно имеет последствия в далеком Сиккиме, о которых можно только сожалеть.

В августе 1993 года в Румтеке сторонники непризнания напали на ринпоче Ситу, который с несколькими верующими и монахами хотел помолиться за нового кармапу, и забросали его камнями, ножами, топорами и мешочками с кислотой. В этом проявились последствия абсолютно небуддийского, характерного для его инициаторов насилия, в противовес которому далай-лама по всему миру и по возможности часто направляет свои обращения за мир без насилия.

Глава XXVI Путь дзэн

Из сферы глубокой, уходящей корнями в космическое эзотерики и тантрических посвящений, какими их тибетский буддизм принес также и в западный мир, где нашел много приверженцев, мы вступаем в более трезвую область буддийских упражнений дза-дзэн.

Для меня это было вообще первой встречей с буддийской практикой. Она проходила в 1963 году в монастыре дзэн Енгакуйи в японском городе Камакура. Там мне посчастливилось встретить великого мастера дзэн Соган Асахину, который ввел меня в начала дзэн. Хотя я прежде много читал об этом, для меня все это было, включая практический аспект дза-дзэн, неподвижное сидение, чуждой сферой.

По сравнению с красочным миром изображений тантризма дзэн отличается строгостью и почти не имеет изображений. Даже статуя Будды считается лишь куском дерева или металла. Дзэн — это черно-белая окружность самоизучения, сидя в погружении при полной концентрации. Это должно происходить без всяких стремлений, без ожидания пользы.

Незаинтересованное, безучастное сидение — это дза-дзэн. Он уходит корнями к пребыванию Будды под деревом бодхи перед его просветлением, перед пробуждением.

Индийские монахи принесли знание об этом в Китаи, оттуда оно проникло в Японию, которая наряду с Китаем до наших дней считается родиной буддизма дзэн.

Японский ландшафт представляет собой своеобразное, интенсивное соответствие этому. Подобное я наблюдал не только в состоящих из гальки и камней садах дзэн в городе Киото, по и под цветущими вишнями на озере Бива, а также в горных монастырях над средневековым городом Химедзп. Кажется, что здесь совсем иначе, чем в Индии, буддизм сросся со страной и ее человеком. Нигде больше я не замечал такой явной связи между окружающим миром и духом, между природой и самоизучением. Нигде больше буддизм не ушел так далеко от совокупности своего происхождения и развития, как в Японии — и это при полном сохранении своей сущности, которой мне так не хватает, например, в Европе или Америке, несмотря на усилия многих его последователей.