Будда

Когда Тибет при царе Сронцзангамбо в VII веке стал буддийским, на то были в большей степени политические причины, чем религиозные. Речь шла об укреплении и распространении власти в стране, о подчинении родовых князей, которые опирались на священников унаследованных традиционных религий страны. Если бы речь шла о влияниях и переменах политики и Тибете, то, возможно, уже давно бы никто не говорил об этой стране на крыше мира. Она была бы частью Китая, как повсюду в мире определенная территория попадает под политическое господство чужестранцев, а ее народ — под иго оккупантов.

В Тибете с самого начала была другая ситуация. Этот народ нашел свою веру более тысячи лет назад: буддизм, пришедший из Индии и Непала, с которым он сросся, как со своего рода духовно-религиозной одеждой. Тибет, который существует, несмотря на все смуты и угрозы, в течение веков, имеет в буддизме свою родину, как и буддизм в своей особой форме тантризма-ламаизма нашел свою родину в Тибете.

Эти люди — это чувствуется при общении с каждым верующим тибетцем — имеют в буддизме свои корни. Он представляет собой жизненный элемент, который делает этот народ сильным и при всем его бедственном положении — довольным и счастливым.

Этот исключительный феномен мы можем проследить в его истории. Тибет, каким бы отдаленным и неприступным он ни казался на своих вершинах между Гималаями, Каракорумом и горами Куньлунь, всегда был привлекательной страной, которая поэтому часто подвергалась нападениям.

Как китайцы, так и монголы предпринимали в течение тысячелетия попытки подчинить себе Тибет. Но это всегда приводило к политическому и военному влиянию, но не к завоеванию и оккупации страны, которые начались только с 1950 года.

До тех пор Тибет существовал, несмотря на многочисленные угрозы (впервые монголы перешли его границы в 1207 году), по крайней мере в религиозном отношении непокоренной страной. Он был и остался буддийским. Более того, влияние повернулось в другую сторону. Тибетский буддизм проник в Монголию и стал там государственной религией, как в Тибете.

В обеих странах вплоть до захвата власти коммунистами господствовал один божественный царь. Господство в политической и религиозной сферах находилось в руках одного человека.

Тибетский буддизм коснулся также и Китая, в котором с первого века пашей эры начал распространяться буддизм махаяны. Его высоко ценили, прежде всего в императорских домах минской и маньчжурской династий, с XV века до начала нашего столетия. Тибетские ламы получили в Пекине роскошный дворец принцев для храма и монастыря, а к северу от Пекина, в древнем городе императоров, ламам был предоставлен обширный всемирно известный округ с копиями важнейших тибетских храмов и монастырей, который даже во время культурной революции Мао Цзэдуна остался практически неразрушенным.

Как бы ни тяжело было политическое притеснение тибетцев извне на протяжении веков до наших дней, оно не коснулось их ядра — буддизма… Наоборот!

Тибетский буддизм воздействовал почти на всех людей, соприкасавшихся с ним, благотворным образом, находя понимание и стимулируя к размышлению.

Это наблюдается и сегодня — и не только в эмиграции. Намерение китайцев искоренить буддизм в Тибете было безуспешным, хотя они разрушили сотни храмов и монастырей и запретили тибетцам домашний алтарь и даже их молитвенные мельницы.

Поэтому с 1979 года они ослабили запрет на религию, открыли священные места паломничества даже для туристов. И с этих пор вновь горят масляные лампы перед священными изображениями. Но вряд ли можно себе представить, какую жертву ради этого принесло население, которое готово было лучше голодать, чем отказаться от блеска светильников и его отражения на золотых статуях. Портреты далай-ламы в этом сиянии, хотя это было запрещено оккупационными властями, являются выражением надежды в стране, где религия представляет собой действительно единственное прибежище, воистину в духе Пробужденного, провозгласившего учение две с половиной тысячи лет назад.

В силу такого понимания религии тибетцами по ту и другую сторону границ их измученной страны, которую они отказываются называть автономным районом Китая, Тибет сегодня находится везде как духовная провинция огромного излучения, перед которым почти никто не может устоять, кто хоть раз почувствовал его.

Посетив впервые в 1980 году Тибет, я мало что почувствовал там. Но с каждым новым пребыванием на крыше мира, в отдаленных частях Тибета, в Ладакхе, Непале, Сиккиме и Бутане, укреплялось впечатление, что я нахожусь в области особого духовного излучения.

Часто ландшафт, монастыри, храмы, жилые дома и люди, не только настоятели и ламы, но и ремесленники, крестьяне, погонщики яков, весь народ взаимодействовал в этом смысле, производил то, что я бы назвал первоначально религиозным чувством, силой воздействия, которую я ощущаю еще сегодня, хотя уже давно снова нахожусь в Германии. Я хотел написать «дома». Но ввиду вновь всплывающих в памяти впечатлений возникает вопрос об истинном доме.