Будда из пригорода

Когда мы сели за стол, я оказался рядом с Чангизом. Хелен не сводила с него глаз, борясь с тошнотой, и не могла проглотить ни кусочка, глядя, как он держит тарелку на коленях, — гирлянда его лезет в горошек, — и ест здоровой рукой, ловко орудуя имеющимися в наличие пальцами. Может, он никогда не пользовался ножом и вилкой. Джамила над этим, конечно, поиздевается всласть. Будет орать на свадьбе своим друзьям через весь зал: «А знаете, мой муж запросто обходится без столовых приборов».

Но Чангиз казался таким одиноким. Я сидел рядом и видел щетинки на его плохо выбритом лице, и не мог привычно насмешничать. И говорил он со мной так ласково, с таким невинным воодушевлением, что хотелось сказать Джамиле: «Эй, да он не такой уж плохой мужик!»

— Ты покажешь мне что-нибудь интересненькое?

— Конечно, когда пожелаешь, — ответил я.

— И я люблю смотреть крикет. Может, сходим в Лордз. Я привез с собой бинокль.

— Замечательно.

— И в книжные магазины сходим, ладно? Я слышал, на Черинг-Кросс-роуд их полно.

— Ладно. А что ты читаешь?

— Классику, — твердо сказал он. Ого, тип не без самомнения, он был абсолютно уверен в непогрешимости своих вкусов и суждений. — Ты тоже любишь классику?

— Ты, надеюсь, не имеешь в виду всяких греков-шмеков? Виргилия, Данте, Гомера или кого там еще?

— Для меня классика — это П. Дж. Вудхаус и Конан Дойл! Кстати, покажешь мне дом Шерлока Холмса на Бейкер-стрит? Еще мне нравится «Святой» и Микки Спиллейн. И вестерны! Что-нибудь с Рэндольфом Скоттом! Или Гарри Купером! Или Джоном Уэйном!

Я сказал, чтобы его проверить:

— В общем, здесь есть чем заняться. И Джамилу можем с собой взять.

Не взглянув на нее, зато набив рот рисом и горошком, пока щеки не раздулись, — вот прожорливый хомяк! — он сказал:

— Будет очень весело.

— Так вы, два хрена, теперь друзья не разлей вода, — шипела на меня потом Джамила.

Анвар увел Чангиза и терпеливо объяснял, что такое оптовая торговля и какова финансовая позиция магазина. Чангиз скучающе смотрел в окно и почесывал зад, совершенно не слушая будущего тестя, которому ничего не оставалось, кроме как продолжать в том же духе. Потом обернулся и сказал:

— Я думал, в Англии будет намного холоднее.

Анвар был сбит с толку и раздражен этим нелогичным замечанием.

— Я говорил о ценах на овощи, — сказал он.

— А зачем? — удивился Чангиз. — Я ем в основном мясное.

На это Анвар ничего не ответил, но тревога, замешательство и злость отчетливо отразились на его лице. Он снова взглянул на увечную руку Чангиза — лишний раз убедиться, что братец и в самом деле прислал для его дочери калеку.

— Чангиз, по-моему, нормальный парень, — сказал я Джамиле. — Книжки любит. И на сексуального маньяка не похож.

— А тебе-то откуда знать, умник? Может, ты тогда и выйдешь за него замуж? Ты же любишь мальчиков!

— Так это ж ты за него хотела, не я.

— Единственное, чего я «хотела», — это прожить жизнь в мире и покое.

— Ты свой выбор сделала, Джамила.

Она разозлилась.

— Фу ты, ну ты! А я-то надеялась на твою поддержку и заботу, что бы со мной ни случилось.

В этот миг вошел мой папа. Слава богу, подумал я. Он приехал прямо с работы, в своем лучшем костюме, сшитом на заказ у Бартона, желтом жилете, при часах с цепочкой (мамин подарок), и в полосатом розово-голубом галстуке с узлом, толстым, как кусок мыла. Он сильно смахивал на волнистого попугайчика. Папины волосы блестели: он был убежден, что лучшим средством от облысения является оливковое масло. К сожалению, подойдя к нему слишком близко, человек начинал озираться в поисках источника запаха, — возможно, блюда с винегретом, заправленным маслом. Потом он стал перебивать этот аромат своим любимым одеколоном «Рэмпейдж». Папа что-то растолстел в последнее время. Он постепенно превращался в этакого жирненького Будду, но по сравнению с остальными гостями он был сама жизнь, — энергичный, несолидный и хохочущий. Анвар рядом с ним казался глубоким стариком. Сегодня папа был полон великодушия; он напомнил мне льстивого политикана, посещающего избирателей из бедного района, который расточает улыбки, целует малышей, с аппетитом пожимает руки и смывается, как только ему позволяют приличия.

Хелен периодически ныла: «Уведи меня отсюда, Карим», — и страшно действовала мне на нервы, так что вскоре мы с папой и Хелен спускались по лестнице.

— Что случилось? — спросил я Хелен. — Чего тебе там не сиделось?

— Один из родственников Анвара странно себя вел по отношению ко мне, — сказала она.

Оказывается, как только она оказывалась рядом с этим человеком, он шикал на нее, отскакивал и бормотал: «Свинина, свинина, свинина, триппер, триппер, белая женщина, белая женщина». Кроме того, она осуждала Джамилу за то, что та дала согласие на брак с Чангизом, от одного вида которого ей делалось дурно. Я сказал ей: съезди в таком случае в Сан-Франциско.