Будда

При скромных возможностях эта крестьянская «аристократия» разнообразила свою жизнь религиозными обрядами — многочисленными жертвоприношениями. В отличие от произносимых на санскрите сложных и по звучанию богатых метрических заклинаний, внешнее оформление этих обрядов было до примитивности простым и незамысловатым. Разве что музыка вносила некоторое оживление в религиозный быт, особенно когда церемония проходила в домашних условиях. Это могли быть свадьба, или очищение дома от злых духов, или инициация, или что-нибудь другое. Из музыкальных инструментов того времени известны вина (струнный инструмент типа лютни), флейта, кимвал, барабаны всевозможных размеров и звучания. Появились как бродячие, так и храмовые актеры. Однако мудрецам-риши, знатокам санскрита и ведийской «литургии», общаться с ними категорически запрещалось[45].

Не стоит думать, что древнеиндийская элита вела исключительно благочестивую жизнь. Как всегда в подобных случаях, возникали контрасты. Немецкие индологи прошлого Рихард Пишель (1849–1928) и Карл Фридрих Гельднер (1852–1929) обнаружили в Ригведе не только развитый жреческий культ, но и жадную охоту за драгоценными металлами, увлечение игрой в кости, охотой и гетерами.

Во времена Будды в большой моде были конные состязания, а также потешные сражения, в которых участвовали буйволы, быки, козы, бараны, петухи и даже перепела. Немало народа собирали кулачные бои и особенно дружеские побоища с применением дубинок, а также репетиции предполагаемых схваток с врагами.

Сильные мира сего в разных странах на протяжении истории человечества в своих страстях и жажде безостановочно потреблять, потреблять и потреблять все, что душа пожелает, мало чем отличаются друг от друга. Не уступают им в подобных развлечениях и некоторые духовные особы. В Индии это были охочие до шумных зрелищ и массовых сборищ жрецы при могущественных правителях.

И все-таки существует настоящее неиссякаемое и вечное богатство, которое вот уже много веков привлекает к Индии людей из других стран, — ее литература. В ней древнейшими считаются Веды, а также памятники поздневедийской эпохи Брахманы, своеобразные комментарии к Ведам, объясняющие ритуал жертвоприношения с помощью умозрительных построений. Затем идут мистические тексты Араньяки, или Лесные книги, описывающие ритуальные практики. И, наконец, нельзя обойти вниманием упанишады (санскр. — сидеть возле [наставника]), трактаты религиозного характера, примыкающие к Ведам и объясняющие их тайный внутренний смысл. На эти литературно-философские памятники я ссылался в начале этой книги. От древнеиндийских брахманов для подобной комментаторской работы требовались серьезные умственные усилия и соответствующие знания. И все же превзойти самих себя им не удавалось. Время самопознания и размышлений в потоке повседневной жизни еще не наступило. Даже в самой поэтической из Вед — в Ригведе, на что обращает внимание В. К. Шохин, отсутствуют «хотя бы отдаленные признаки теоретической рефлексии над проблемами и понятиями бытия и целей и ценностей человеческого существования»[46].

Опека жрецов помещала человека в узилище навязанных ими предубеждений и предрассудков. Карен Армстронг обращает внимание на исчерпанность ведийской веры и появление тайного учения упанишад. Британская исследовательница нисколько не преувеличивает, заявляя, что идея упанишад о тождественности сущности человека высшей сущности Вселенной нашла в сознании Сиддхартхи Гаутамы мощный отклик[47].

Упанишады были обобщающим результатом «аскезы», раздумий, аналитических дискуссий и медитативных практик мудрецов-риши. Они представляли собой учения, доступные лишь «избранным» — образованным, подготовленным слушателям. Упанишады объединяют достаточно много произведений в форме диалогов, завершающих и осмысливающих канонический свод Вед. Из них Брихадараньяка, Чхандогья, Айтарея, Кена относятся к древнейшим, написанным в VII–VI веках до н. э. Других же, чуть-чуть или значительно моложе, наберется не более двух десятков.

Появление подобных произведений объясняется просто. Смысл мифологического языка Вед был изрядно подзабыт. Он нуждался в восстановлении — этому и способствовали упанишады[48].