У костра сидел в одиночестве немолодой человек. По его одежде и прическе Сиддхартха определил в нем охотника. Охотники относились к презираемому сословию
Сиддхартха понял, что все его усилия исчезнуть в толчее простого народа будут тщетны, если он не избавится от своей одежды. Та одежда, которая оставалась на нем, будет не только приманкой для разбойников, но и ловушкой для обездоленных людей, надеющихся найти у сына правителя защиту от несправедливостей, которые они постоянно испытывают на себе.
Его прошлое все еще тащилось за ним, как старая, брошенная кляча, облаченная в дорогую упряжь. Избавиться от этого ненужного груза стало жизненной необходимостью. Он предложил охотнику обменяться одеждами. В неумело сшитых и плохо обработанных звериных шкурах Сиддхартха выглядел нелепо и устрашающе. Теперь он походил на предводителя разбойников. Никто не признал бы в нем наследника правителя шакьев, а тем более — благочестивого странствующего монаха.
К ночи лес заволокло плотным туманом. Сиддхартха задремал у костра и вскоре провалился в глубокий сон. Ему снилось, будто Яшодхара обнимает его, а он в ответ говорит ей тихие и нежные слова. Затем вдруг за ее спиной возник его отец, который укоризненно напомнил ему, что нормальные люди уходят в монахи лет в пятьдесят, но никак уж не в двадцать девять. «Не мог, что ли, подождать лет двадцать? Не было бы тогда того переполоха, который ты устроил!» — говорил раздраженным голосом предводитель шакьев. Вскормившая и воспитавшая его Паджапати урезонила Шуддходану напоминанием, что он еще будет гордиться сыном, когда сбудется пророчество мудреца Ашиты, а еще того молодого брахмана, имя которого она не запомнила. И она добавила как угрозу: «Не перечь воле богов!»
Сиддхартха проснулся. Дым догорающего костра стлался по земле. Охотник, проснувшийся раньше его, преобразился в вельможу благодаря расшитой одежде и с важным видом подкладывал в костер сухие ветки. Пламя взметнулось вверх, а затем под порывом ветра — в сторону Сиддхартхи, словно напоминая ему, что пора в дорогу. Сиддхартха отправился дальше — в царство Магадха, в сторону долины Ганги.
Он шел целый день через джунгли. Иногда пробирался ползком, а однажды ему пришлось перепрыгивать, как обезьянке, с дерева на дерево, а затем на новое дерево, а с того дерева опять на дерево… Деревья эти, к счастью, стояли плотно друг к другу, и ему удалось таким оригинальным образом миновать кустарники, кишевшие змеями. К вечеру сквозь деревья Сиддхартха опять увидел огонек костра. «Неужели, — подумал он, — мне придется вот так неприкаянно ходить от костра к костру вплоть до того дня, пока не закончу свою жизнь на погребальном костре?»
Светало. На костре несколько женщин готовили еду. Народ потихоньку выбирался из своих шалашей. В лесу люди оказывались в основном по двум причинам: либо те, кто лишился имущества, либо те, кто хотел разбогатеть на грабеже купцов.
Толпа, дошедшая с приключениями до лесной чащи, большинство людей растеряла по дороге. Но кое-кто из этой сильно поредевшей, мрачной людской массы, в которой были женщины и даже дети, все-таки дошел до места, где его накормили, напоили и уложили спать. Так, неожиданно для самого себя, Сиддхартха оказался в лагере разбойников, пригревших бездомных бродяг. Его приняли как своего, отвели место в большом шалаше. Вопросов здесь не задавали. Сиддхартха осмотрелся и заметил нескольких женщин в красном тряпье. Выхваченные из предутренней мглы первыми лучами солнца, они с любопытством поглядывали на Сиддхартху. Красные одежды носили блудницы или еще люди, в семье у которых кто-то умер. Они простодушно верили, что красный цвет, как и огонь, отпугивает демонов и злых духов. Он знал подобных женщин, заманивающих своей подобострастной нежностью и вкрадчивой предупредительностью.