Все это были знаки, предупреждающие о скором появлении на свет Гаутамы Будды Шакьямуни. Они должны были убедить людей в ничтожности и относительности их житейских мерок в приложении к ожидаемому появлению великого человека. Знамения предсказывали начало нового мира и исчезновение старого, кровавого и ужасного. Исполнение всех этих радужных надежд ожидалось при одном условии — сами люди должны измениться к лучшему. Знамения были вроде трубного рева слона, идущего на сильного и закаленного в битвах врага.
В них приветствовалось скорое появление Будды, духовного проводника и учителя, знающего, как избежать искушений безнравственной жизни. У всех присутствующих создалось впечатление, что скоро благодаря этому человеку произойдет невероятное и неслыханное — слова начнут менять свой смысл. Познав ложь, люди узнают о себе правду и обнаружат в себе что-то еще, о чем даже не догадывались.
Все эти знамения — знаки радости для одних и устрашения для других — сопутствуют рождению, просветлению и уходу Гаутамы Будды в
По свидетельству предания, Майядэви не только чувствовала дитя, но и прозревала его внутри себя со всеми его конечностями и органами чувств. Он напоминал ей «драгоценный берилл, чистый, благородный, восьмигранный, пронизанный синей, желтоватой, красной, белой нитью»[202].
Воображение создателей предания не останавливается только на одном этом образе. Продолжается дальнейшая сакрализация мифа. Оказывается, Гаутама Будда вообще не находился в матке своей матери, а в течение почти десяти месяцев пребывал внутри ее, словно масло в горшке. Майядэви рожает его, споткнувшись о дерево и схватившись за ветку. Вполне взрослый мальчик в буквальном смысле вываливается из ее правого бока.
Хадзиме Накамура утверждал: «Описание зачатия и сон принадлежат мифу. Исторические факты начинаются с рождения Будды»[203].
С последним утверждением японского буддолога я не соглашусь. Факты, подтверждаемые здравым смыслом, начинаются не с рождения Гаутамы Будды, а с его ухода из отчего дома.
Попытаюсь восстановить события, действительно имевшие место в жизни жены Шуддходаны накануне, во время и после ее родов.
Более двадцати лет в семье Шуддходаны ждали ребенка. Майядэви уже было за сорок, когда появилась надежда, что он наконец-то появится. Ее беременность стала долгожданным событием. Настолько долгожданным, что случившееся воспринималось как подарок богов, как невероятная радость. Майядэви сильно переходила срок родов, поэтому она упросила Шуддходану немедленно отправить ее к родным в Девадаху. Там она рассчитывала на поддержку своей матери и сестер. Существует также другое объяснение ее последнего земного путешествия — следование местному обычаю рожать первенца в доме родителей. Запрягли в повозки то ли лошадей, то ли волов и отправились в путь. Я предполагаю, что в одной из повозок находилась ее младшая сестра Паджапати. Она также была на сносях. Дорога в Девадаху была разбитой и пыльной. Тряскую езду Майядэви не выдержала. У нее отошли воды и начались схватки. Небольшой караван остановился в садовой роще около деревни Лумбини (нынешнее название Румниндаи), в 38 километрах от Девадахи. Служанки вынесли Майядэви из повозки. Вокруг не нашлось никакого укрытия — ни беседки, ни хижины. Женщины в то время рожали стоя, широко расставив ноги и ухватившись двумя руками за перекладину под потолком. Новорожденный вываливался на кусок ткани, который держали с двух сторон близкие роженице женщины.
Майядэви мертвой хваткой вцепилась в толстую ветвь дерева сала. Было раннее майское утро. Начинала разгораться заря, а полная луна все еще оставалась на небе. Спустя девять месяцев и двадцать семь дней после пророческого сна Майядэви родила мальчика[204].
А теперь снова обратимся к преданию. Согласно ему, малыш появился на свет чистым, не запачканным слизью и кровью. Два потока, холодный и горячий, пролились с неба. Падая, они смешались друг с другом и окатили с ног до головы дитя и его мать. После чего ребенок сделал семь шагов по направлению ко всем сторонам света и семь шагов назад, чтобы вернуться на прежнее место.
Миру на востоке он обещал, что будет предтечей всякой добродетели. Миру на юге — добиться признательности богов и людей. Миру на западе — стать воплощенным совершенством, добавив к этому, что родился в последний раз и положит конец круговороту своих рождений и смертей. Миру на севере поклялся преодолеть