Не о том ли «непроявленном бытии», альтернативе
В то же самое время, когда почти вся Европа была захвачена нацистами, 17 мая 1941 года русский писатель Михаил Осоргин, находящийся в изгнании во Франции, с протокольной и художественной точностью констатировал: «Философское бесстрастие сейчас такая же или еще большая редкость, как чашка настоящего ароматного мокко. Вполне „не от мира сего“ только люди, потерявшие память от ран и контузий»[343]. Ему же принадлежит трагический возглас: «Мы все одинаковы под колесами истории!»[344]
Опять вернусь к В. И. Вернадскому и (в противовес пессимизму Михаила Осоргина) процитирую его неожиданно вырвавшееся, как я думаю, признание, сделанное самому себе в «Дневнике» 25 сентября 1941 года: «Чувство спокойное у меня неизбежности смерти как естественной правды. К старости примиряешься со смертью, сопровождаемой страданием. Чувствую вечность…»[345]
Смерть, правда, страдание, вечность — не это ли основные темы размышлений Сиддхартхи Гаутамы?
Сиддхартха Гаутама протестовал против навязывания ему божественного ореола. Что этот ореол возник — не его вина.
По-человечески тепло о его трагедии сказала В. Г. Лысенко: «В раннем буддизме никакого культа не было, и Будда предостерегал от культа. Он говорил: не подносите мне цветов, не обращайтесь со мной как с идолом. (…) Буддизм рождается как религия, именно потому, что Будда обещает всем людям открыть путь к спасению, к освобождению от тягот человеческого существования, от тягот сансары. Он говорил: „Я бью в барабан бессмертия“. Он называл это бессмертием, потому что нирвана — это преодоление смерти. Для пиара, следуя принципу „искусных средств“»[346].
Испокон веков люди ищут рай. В жизни здешней или нездешней, потусторонней. В книге «Миросозерцание Достоевского» русский философ Николай Бердяев рассмотрел, как понимали рай, какой вкладывали смысл в это понятие разные поколения людей и какие пути они видели к его обретению: «Возможны три решения вопроса о мировой гармонии, о рае, об окончательном торжестве добра: 1) гармония, рай, жизнь в добре без свободы избрания, без мировой трагедии, без страдания и творческого труда; 2) гармония, рай, жизнь в добре на вершине земной истории, купленная ценой неисчислимых страданий и слез всех обреченных на смерть человеческих поколений, превращенных в средство для грядущих счастливцев; 3) гармония, рай, жизнь в добре, к которым приходит человек через свободу и страдание в плане, в который войдут все когда-либо жившие и страдавшие, т. е. в Царстве Божьем»[347].
Для достижения мировой гармонии недостаточно благочестия, богобоязненности, святости отдельных людей. Большинство человечества жило и по нынешний день все еще живет в постоянном грехопадении, нечестии, безбожии. Мизантропия, человеконенавистничество, часто переходящая в антропофобию, человекобоязнь, — не то психологическое состояние личности, которое способствует адекватному пониманию богоданности жизни, сохранению внутреннего чувства благоговения перед ней.
Мизантропия порождает в человеке агрессию к себе подобным.
Вместо тяжелой и длительной духовной работы, приводящей к гармоническому уравновешиванию всех общественных сил и факторов, в переломные эпохи часто оживляется старая как мир идеология, в которой господствует вера в насилие как в радикальное средство достижения баланса между «светскостью» — спокойным, обеспеченным, комфортным человеческим существованием — и религиозностью.
Даже в наши дни необходимость и предопределенность свыше неимоверных человеческих страданий провозглашается некоторыми религиозными радикалами в качестве эффективного средства для повышения в настоящем и будущем качества духовной жизни если не всего человечества, то по крайней мере отдельного народа. Насилие предполагается широкомасштабным, сопряженным с массовыми убийствами и оправдывается войной с врагами. Сохранить духовное равновесие для немногих уцелевших ценой умерщвления почти всего живого — дело негодное и постыдное. Приносить в жертву своим амбициям и интересам элиты благополучие многих — тягчайшее преступление.
Обратим внимание, что ярость, кровь и национальное унижение героев Ветхого Завета, требующих отмщения и прибегающих к кровопролитию, приходит в явное противоречие с тем, что провозглашается богоугодным ходом истории в Новом Завете.