Будь со мной

— Нет. Извини. Ты бы лучше, пока не поздно, разыскал ее, мистер. — Она одарила меня хитрым взглядом и пошла к себе.

Невдалеке возле герани сидел незнакомый кот. Неоспоримость факта его присутствия наполнила меня надеждой. Когда я поднялся по лестнице и вошел в квартиру, пустота, царившая в ней, наполнила мое сердце таким отчаянием, которого мне еще никогда не доводилось испытывать. Луч света падал на узоры и пыль на воротнике зимнего пальто Лелии. Страх того, что она действительно бросила меня навсегда, с новой силой сдавил сердце. Рядом с компьютером лежал ворох корректур, которые нужно было просмотреть. Пытаясь успокоиться, я, обливаясь потом от жары, полез в Интернет. Решил, что зайду на сайт «Google» и стану задавать поиск по всему, что придет на ум. Мне даже захотелось поучаствовать в каком-нибудь чате. Но меня ждало новое безумное письмо.

«Однажды я притаилась в зарослях, чтобы напугать индианку. Эмилия уехала с матерью в гости, и сирота вышла погулять на улицу. Я так долго пролежала на своем ложе из травы, что совсем замерзла. Я стала вспоминать об отце и обо всем, чего не хватало мне с матерью, начала думать о том, как печально складывается моя участь.

Заросли папоротника раздвинулись. Показалась маленькая изящная туфелька. На берег речки, где беспокойная вода плещется и собирается в воронки, вышла индианка. Я впилась взглядом в ее стройную спину. Я подумала выскочить из своего укрытия и обхватить ее руками, чтобы заставить немного поволноваться, но разве могла я наказывать ее за то, что она опорочила мою любовь? Вместо этого мы с индианкой стали разговаривать о постыдном: о джентльменах и девицах, о том, как они обнимаются и стискивают друг друга так крепко, что пропадает дыхание, и от этого они испытывают что-то наподобие смерти.

Индианка была красива. В тот день мне захотелось, чтобы она стала моей. Я тоже оказалась во власти ее чар.

Я показывала ей новые миры. Во мне пробудилась любовь к заклятому врагу. На берегу реки ей стало холодно, я согрела ее. Она сидела, упершись руками в землю за спиной, и волосы ее блестели на свету, когда она наклоняла голову. Трава вокруг постепенно темнела, а наши речи струились, как вода в реке, становились все тише и мягче.

Я рассказала ей о своем горе. Чуть не расплакалась.

Я сказала:

— Я умру, этот ребенок погубит меня.

Индианка накрыла ладонью мою руку и попыталась успокоить меня. Ее изящно очерченные губы напряженно сжались.

— Нет, — возразила она. — Ты не должна так говорить.

— Я хочу, чтобы умер он, а не я, — объяснила я».

20 Лелия

Она пленила меня. Такая сексуальная, такая красивая, такая порочная. Я вошла в ее мир, но какая-то часть меня уже начала испытывать к ней неприязнь.

— Давай уедем, — сказала она во второй половине июля, после того как мы вместе сходили к акушерке, а Ричард опять не удосужился поинтересоваться здоровьем нашего несчастного ребенка.

— Уедем?

— Давай будем вместе, — уточнила она.

Конечно, я узнала ее сразу, хоть и видела Мазарини два десятка лет назад всего-то раз шесть, и то по нескольку секунд. Несомненно, это она, бесполый французский ребенок из большого докторского дома со ставнями на окнах, сидела за столом у МакДары. Я узнала ее голос.

Эта встреча заставила меня задуматься: что случилось с ней там, на берегах Луары? Воспоминания об этом были стерты из моей памяти так же, как моя последняя ночь во Франции.