Будь со мной

— Давай сядем, — сказал я и кивнул в сторону заснеженной скамейки. Мы уселись на гору снега под деревьями, ощущение было такое, словно мы попали в белоснежную пещеру, и наше дыхание, слившись, превращалось в стену, загораживающую нас от всего остального мира. Мы были одни. Одним движением я прижал к себе ее хрупкое тело и попытался снова поцеловать. На этот раз она не осталась безучастной. Кровь бросилась мне в голову. Несколько секунд мы целовались словно во сне, жарко, жадно, потом она отвернулась.

Она отвернулась, но рука ее все еще находилась в моем кармане и двигалась кругами, отчего кровь закипала. Закружилась голова. Она прекратила движение, вскинула бровь. У меня разжались губы. Я снова замер. Ее рука с вытянутыми пальцами осторожно двинулась к уголку кармана, ногти так медленно прошлись по ткани, что у меня по телу пробежали мурашки и я чуть не вскрикнул. Я обнял ее сильнее, так что ее лицо оказалось прижатым к моей шее. Ее рука замерла.

— Не шевелись, — прошептала она.

— Нет, — сказал я, но в ту же секунду почувствовал, что она укусила меня в шею под затылком. Этот маленький бледный призрак впился мне в кожу, причинив неожиданную боль. Я захлебнулся негодованием, вскрикнул; она сжала зубы сильнее, не отрывая рта до тех пор, пока боль не сделалась такой острой, что перестала ощущаться, породив волны наслаждения.

Соскользнув с ветки, на нас упал снег. Она зачерпнула его ладонью и приложила к моей шее, тихо засмеялась, когда холод иголками впился мне в кожу. Я повернулся к ней. Я больше не мог бездействовать. Каждая клетка моего организма требовала взять инициативу в свои руки. Но если я шевельнусь, она остановится. Она спокойно рассматривала меня, глаза с синими тенями внизу в зимнем свете казались странными, но красивыми. Она молчала, полные губы были сжаты, пока она волнообразно водила рукой по моему бедру, отчего дыхание у меня участилось и сделалось сбивчивым. Это было невыносимо. Я повернулся к ней всем корпусом и заключил в крепкие объятия. Она аккуратно прижалась головой к моей шее, но рука ее перестала двигаться.

— Пожалуйста, — тихо сказал я.

Крушение мира пришло в виде коротких слов, произнесенных жизнерадостным хрипловатым голосом:

— В другой раз, — шепнула она.

Снег прекратился, все теперь засияло голубым светом. Один раз я посмотрел ей вслед, увидел, как ее спина то исчезает, то появляется между деревьями, она направлялась к дому. Скрылась. Как только она исчезла из виду, мне до одури захотелось отыметь проститутку. Раньше такое желание возникало у меня только как гипотетическая и пустая фантазия. Но все, что мне было нужно сейчас, — это укрыться в одном из этих чопорных домов двухсотлетней давности, которые нависали на улицей, и выпустить накопившееся в кого-то телесного, земного, с чесночным дыханием, а уж потом вернуться в возвышенное и безмятежное состояние и начать снова думать о Сильвии. От этой мысли я рассмеялся, но и содрогнулся.

Я уверенно вошел в офис, ничего никому не объясняя, взялся разгребать кучу служебных записок, которые накопились за время моего отсутствия. Завтра был крайний срок сдачи моих страниц, а у меня еще и конь не валялся. Подошло шесть часов. Я отправил МакДаре имейл. Я был не в состоянии оценить проделанную работу, мои мыслительные процессы превратились в мешанину из приступов радостного возбуждения и панического страха, которые никак не поддавались словесному выражению. В таком виде мне нельзя было встречаться с Лелией.

Для встречи с МакДарой я выбрал итальянский ресторанчик через несколько улиц от офиса, где мы могли бы спокойно поговорить и напиться в тихом углу. Когда он вошел, мы оба усмехнулись, обрадованные встрече, и сразу начали говорить, еще до того, как он успел сесть за столик.

— Я превратился в подростка, мать его, — сказал он, бухнув дипломат на стол.

— Ночные поллюции и грязные мыслишки? — спросил я. — Шалунишка МакДи.

— Хуже, — буркнул он, раскладывая перед собой пачку газет, заснеженные перчатки и мобильник.

— Что, стал агрессивным себялюбцем, у которого единственным другом остался тот, что между ног?

Он хмыкнул.

— По большому счету да.

— Однолюбец. Как у нее дела?

— Откуда мне знать? Спроси ее муженька.

— Вы не встречались?

— Не-а.

— Почему?

— Откуда я знаю? Наверное, мне запрещено… чтобы я знал место. По-моему, она решила держать меня в ежовых рукавицах. В общем, женушка должна быть дома, чтобы быть готовой отсасывать у мужа, когда ему захочется.

— Чем он занимается?

МакДара пожал плечами.

— Не знаю. Может, дерьмо лопатой разгребает.

— Так что, она к нему вернулась? — осторожно спросил я, беря в руки меню, запечатанное в прозрачный пластик в масляных пятнах. — Я имею в виду, она с ним общается?

— И почему тебе так нравится копаться в чужом грязном белье? — недовольно проворчал он, просматривая страницу с перечнем фирменных блюд, напечатанным нечитаемым готическим шрифтом. Он был, как всегда, небрит, снег, растаявший на растрепанных волосах, высохнув, превратил их в набор коротких колючек.

Я засмеялся.

— Ты похож на Денниса-бесенка[30], — сказал я.

— Спасибо.