Будь со мной

— Что случилось с ней? — простонала я.

— Кто решил, что интереснее будет трахать друг друга всю ночь, чем смотреть на сопливого и вонючего ребенка, а? Давай вернемся на нашу большую кровать и займемся неземной любовью! Подумаешь, ребенок будет всю ночь один! Что тут такого, ведь алкашки не будет всю ночь.

— И что… — сказала я, начиная задыхаться, и простонала, долго и глухо.

— Мы должны были смотреть за ней вместе.

Вместо ответа я ртом судорожно втянула воздух. Моя голова словно застряла у нее под рукой.

— Ты не пришла попрощаться со мной, — голосом, больше похожим на сдавленный стон, сказала я.

— Они уже решили, как со мной поступить. Выбрали для меня будущее. Но никто со мной не разговаривал и не рассказывал, что происходит. Взрослые маячили надо мной, как великаны, они все были такие высокие, такие вытянутые, и никто со мной не разговаривал. С того дня я со своей матерью почти не общалась, — покачала она головой. — Два раза. Два раза я видела ее, это случилось намного позже.

— Куда тебя послали?

— Обратно в Париж, к той женщине, у которой я жила. Потом в школу. После — в другую школу, и…

— Потом?

— Мы жили раздельно. Школа. Вечная школа. Как дальние родственники.

Я задержала дыхание.

— Канада. Опять Европа.

Медленно выдохнула.

— А потом я оказалась предоставлена самой себе.

— Что с ней случилось? — прошипела я, хотя уже знала ответ. Мои губы почти не шевелились. Вечный страх, живший в глубине души, уже готов был обрушиться на меня. Кончиками пальцев она прикоснулась к моей руке. Погладила. Я резко отдернула руку.

— А разве ты не знаешь?

— Нет, — ответила я. По щекам хлынули слезы. Поначалу это было даже приятно, как будто попала под теплый дождь. В уголках глаз появилось жжение.

— Она… ну… она… малышка умерла той ночью, — в нос ударил запах кожи Сильвии. Она дрожала. — Моя сестренка, — добавила она.

— Из-за того… из-за того, что… — рот наполнился слюной, как перед рвотой.

— Она перестала дышать, — сказала она, приблизив рот вплотную к моему уху.

— Перестала дышать? — повторила я, чувствуя, что Сильвия уткнулась в меня лбом.

— Да.

— Потому что… почему?

— Никто этого так и не узнал. Решили, что…

— Что решили?

— Решили, что она просто умерла во сне, такое бывает с младенцами.

Судорожным вдохом я отогнала тошноту. Подняла голову, чтобы не чувствовать запах, тепло ее кожи, ощутить воздух.

— Меня сейчас стошнит, — и я вырвала прямо на свою руку и в воду.

— Я думала, что когда мы с тобой, — сказала она, беря полотенце и аккуратными движениями вытирая мне рот, — снова станем… друзьями, любовниками… ты возьмешь на себя свою часть вины. Я думала, что когда-нибудь мы будем вместе, я поделюсь с тобой и ты сделаешь так, что на душе снова станет спокойно. Мы бы вместе добились этого. Ты забеременела. Но я чувствую, что это тоже может помочь. Все будет хорошо.

— Ничто тут не может помочь, — сказала я, наблюдая, как рвотные массы расползаются по поверхности воды.

— Господи Исусе!

— Но ведь ты не виновата в том, что случилось.

— Да? — отрывисто спросила Сильвия.

— Конечно.

— Ты так же виновата, как и я.

— Да, да, но только в этом никто не виноват. Это произошло случайно.

Я вспомнила все в деталях, «Присмотрите за ней», — сказала мать. Молоко стояло в холодильнике. У малышки была простуда, она капризничала. «Хорошо», — ответили мы, но ребенок заснул и перестал хныкать. В любую минуту к нам могла прийти Софи-Элен. Вынужденные сдерживать желание, мы не произносили ни слова. Я представляла себе, как эта девочка с уверенным лицом возьмет меня и мы с ней займемся таким сумасшедшим сексом, что мысли об отце вылетят у меня из головы. В ту минуту мне хотелось этого больше всего на свете. Младенец в кроватке приоткрыл глаза и посмотрел на меня сквозь решетку, я забеспокоилась. Я наклонилась над кроваткой, чтобы убедиться, что с ней ничего не случится, если мы на какое-то время оставим ее. Все, что я делала тогда, я делала из чувства первобытного страха. Клетки моего головного мозга сузились от ужаса, разум уступил место иррациональной вере, когда я решила испробовать свои внутренние экстрасенсорные силы, чтобы раз и навсегда убедиться в том, что их у меня нет.

Мы сбежали. Через поле позади дома дошли до калитки в глубине сада Софи-Элен и пробрались в мою комнату. «Нужно будет проверить, как там она», — все время повторяла я. Чувство вины возбуждало еще больше, но мы так ни разу и не вернулись к ребенку. И пока Мазарини увлекала меня на все новые уровни наслаждения, какая-то струнка у меня в душе начинала вибрировать от понимания ненависти, которую она испытывала к этому клочку живой материи, который приходился ей сестрой. Мне самой почти захотелось начать в той же степени презирать ее, забыть о ней, чтобы доставить удовольствие Мазарини.