Будь проклята страсть

   — А не твоих ли рук это дело? Брюнетьера ты знаешь хорошо, и мне послышалась в его голосе некая нотка...

Она засмеялась как-то странно, как ему показалось, и медленно убрала с лица прядь волос.

   — Который час? Уже, наверное, почти утро.

   — Утро? Ещё нет половины двенадцатого.

Они хихикнула снова и медленно, сладострастно изогнулась.

   — Ммммм.

Взяла груди и прижала одну к другой, словно предлагая их ему.

   — Ги, иди же.

Простыня сползла, обнажив её длинные ноги.

   — Почему ты пропадал так долго? — спросила Мари, голос её звучал чуть хрипло.

   — Да нет же. Говорю, ещё только двенадцатый час. — Неожиданно что-то в её лице показалось ему странным. Он подошёл к кровати.

   — Мари... — Она протянула к нему руки и приоткрыла губы. — Мари.

Ги взял её за плечи, приподнял, у неё качнулась голова. Под подушкой что-то блеснуло. Ги сунул туда руку и достал стеклянный флакон с маленькими белыми таблетками.

   — Это что? Ты принимала эти таблетки? От чего?

Он мягко усадил её.

   — Ерунда, дорогой. Оставь... брось.

Мари обняла его за шею. Ги посмотрел на зрачки её глаз. Они уменьшились до крохотных точек. Мари находилась в наркотическом опьянении. Он снова посмотрел на флакон.

   — Что ты принимала? Мари, возьми себя в руки. Что это?

Она улыбалась, волосы спадали ей на лицо.

   — Пппросто мои таблетки... очень хорошшшие. Ги, почему тебя так долго не было? Я... ждала много часов...

   — Кокаин, да?

   — ...часов. — Она хотела поцеловать его, но лишь провела влажными губами по щеке. — Предадимся любви...

Ги уложил её и накрыл простыней. Потом поднялся, огорчённый, взволнованный. Попытался уверить себя, что это пустяк. Винить её нелепо. Что может значить пристрастие такого рода? Возможно, наркотик ей необходим, как ему эфир, — только лучше бы она продолжала это скрывать. Лучше бы никогда не видеть её такой. Теперь стали понятны её необъяснимые перемены настроения, подчас блеск остроумия. И её отсутствия, когда она якобы находилась с родными. Может быть, она лечилась? Он посмотрел на неё — восхитительную, своенравную, лежащую с голыми плечами, разметав волосы по подушке, на губах её сохранялась улыбка. Эту женщину он любит — ещё один тяжёлый удар.

   — Ты не очень любезен. Я так долго ждала...

   — Сейчас принесу чёрного кофе, — сказал Ги.

Ранний летний вечер был безветренным, тёплым. Ги ехал в коляске к Казн д’Анверам. В свете газовых фонарей стояли неподвижные, словно из бронзы, каштаны. Вместе с цокотом копыт слышались и другие городские шумы — слившийся гул голосов с террас кафе, крики кучеров омнибусов, музыка шарманок, гудки пароходов на реке. Ги поглядел на свой алый фрак. Эта одежда казалась ему нелепой, но, видимо, ей предстояло стать гвоздём сезона. Эту новую моду вводил Альбер Казн. Мари сказала:

   — Сообщаю, чтобы ты заказал такой заранее, только никому не говори. Пальбер настаивает.

   — Но такой фрак будет выглядеть дантовским!

   — Дорогой, пожалуйста. — Она обняла его за шею. — Пожалуйста, исполни мою просьбу. Я хочу, чтобы ты выглядел превосходно.

   — Ладно, будь по-твоему.

Мари являлась центром той новой жизни, которая его захватила, — жизни светского общества. Она блистала среди этой публики и втянула его туда, чему Ги не сопротивлялся. Хоть он раньше и презирал свет, но ему были приятны похвалы критиков, выдающихся людей, льнущих к нему элегантных женщин. Роман «Сильна как смерть» пользовался успехом в светских парижских гостиных. Из любимого всеми писателя он превратился в модного; это далеко не одно и то же. Он был принят в цитадели светской лести. Но как бы то ни было, он доказал Бурже — одержал над ним верх в его родной стихии!

Коляска проезжала мимо залитого огнями дома. Ги достал крохотную записную книжку, раскрыл её. Сегодня вечером к Казнам. Завтра утром к Пьеру Верграну; потом обед с Мари у графа де Люзе. Вечером театр с де Бретиньи, ужин с Мари (видимо, у Жоржа де Перта). Сидя в тёмной коляске, он признался себе, что с головой ушёл в жизнь гостиных. Дни, недели протекали в визитах, приёмах, поездках, обедах, в беспощадной рутине, заведённой светским обществом для своих членов. В Париже открылась Большая Всемирная выставка[112], на которую все стремились попасть. Он даже перенял жаргон светских клубов и принял условности, с которыми люди этого мира требовали считаться. И течение событий притупило его способность к анализу этой новой для него жизни. Возможно, из-за Мари он и не хотел её анализировать.

Мари больше не скрывала от него пристрастия к наркотикам, и Ги понимал, что все другие близкие её знакомые знали об этом давно. Однако это его знание сблизило их ещё больше; периоды бесцеремонного безразличия возникали у неё реже. И сохранившаяся капризность стала менее назойливой.