«Будь проклят Сталинград!» Вермахт в аду

Затем последовал истерический поток оскорбительных слов, взятых из репертуара казарменного унтер-офицера, — язык, который в поле уже почти исчез из памяти. Думаю, Бальтазар знал, что отсутствие самоконтроля всегда будет ставить под сомнение его качества. Его взрыв подошел к концу: «И когда я приказываю надеть шлем, ты надеваешь шлем, ясно?!»

Адъютант неподвижно стоял за ним, молча, с каменным лицом — а что еще нужно было делать?

— Дай мне свой шлем, Петер, — сказал я, повернувшись к нему. — Мне нужен шлем, а у меня с собой нет.

Вразрез с ожиданиями Бальтазар оставался спокойным, пока я нахлобучил шлем, отдал честь, подняв руку к краю шлема, и объявил:

— По вашему приказанию докладываю в шлеме!

— Наказываю вас тремя днями домашнего ареста за недостаточный надзор, что привело к падению недолета за командным пунктом II батальона. — Это была, наверное, судьба, и я собирался ее принять, но он добавил: — А эти идиотские кольца со стволов — стереть. Вы еще не подбили ни одного танка. Принесите письменное подтверждение от командиров рот, если сможете.

Откуда командир узнал о кольцах? Он не видел батареи с тех пор, как это произошло, — ему, наверное, кто-то рассказал. До того, как вернуться на батарею, я поговорил с адъютантом, с которым мы дружили, и вернул ему шлем. Он попытался успокоить меня, сказав, что не стоит так серьезно все воспринимать, буря утихнет так же быстро, как собралась, и в конце все окажется сущими пустяками. На мне тоже была часть вины, потому что я выглядел слишком самоуверенно, Мельхиор (Бальтазар и Мельхиор — волхвы, пришедшие к новорожденному Иисусу. Видимо, так с иронией подчиненные могли называть своего грозного командира Бальтазара. — Примеч. пер .) и Кульман давно решили, во время совместной пьянки, слегка сбить с меня спесь. Я не согласился, пойдя на принцип: офицеров нельзя оскорблять как тупейших рекрутов.

— Я подам жалобу, — сказал я, уходя.

— Я бы на твоем месте хорошо подумал. Ничего хорошего из этого не выйдет, — ответил адъютант, когда я уже уезжал. Мой коновод слышал весь разговор и сказал:

— Большая была драка, герр обер-лейтенант, много времени пройдет, пока вы ее забудете. А что теперь будет с кольцами?

На обратном пути я колебался, обдумывая, что делать и в каком порядке все случится. На обратном пути я решил зайти к Ульману, чтобы доложиться ему. На удивление, он попытался успокоить меня и отговорить от подачи жалобы: «Вы так не заработаете себе друзей». Какие у меня теперь были друзья? Но Кульман, кажется, в одном был на моей стороне. Он ничего не хотел делать с кольцами на стволах, потому что они были гордостью батареи. Мне стоит поискать свидетелей. Наш корректировщик мог бы мне помочь. Тем не менее он, казалось, помогает мне нехотя.

Из «Книги мудрых» я узнал, что жалобу следует подавать по официальным каналам, рапорт должен быть подан в запечатанном конверте, который в моем случае может открыть лишь командир полка. Я поступил в соответствии с этой формулой. Я оспорил обвинение в «недостатке надзора» и приложил свидетельство. Я пожаловался, что никакого честного расследования не производилось. Наконец, я пожаловался на грубые оскорбления.

Отправив жалобу, я почувствовал себя лучше. В любом случае, мне было ясно, что Бальтазар будет меня безжалостно преследовать. Он меня достанет тем или иным способом. Мне придется быть настороже и надеяться на перевод в другой батальон, что было обычной практикой в таких случаях. Оберст-лейтенант Бальтазар был достаточно самоуверен, чтобы вызвать меня. Жалоба — ну что ж — мне стоит знать, что то, что я сделал, было глупо. Потом он дошел до сути: конверт наверняка заклеен так, что любой старый «пизепампель» (местное рейнландское, а точнее брауншвейгское, выражение, означающее «плохой парень», «тупой, плохо воспитанный парень» или даже «зануда» или «мокрая постель»), так он себя называл, не сможет его прочесть, так что ему придется его вскрыть. Он был поражен, когда я запретил делать это, сославшись на «Книгу мудрых». Весь вопрос можно пересмотреть, если я позволю ему его вскрыть. Я отклонил предложение без дальнейших комментариев, считая, что процедура жалобы должна идти своим ходом.

Поле битвы под Харьковом изобиловало подбитыми танками. Свежие жертвы, такие как британский танк «Матильда» слева, соседствовали с ржавыми корпусами, оставшимися от битв 1941 года, как этот БТ-7 справа