Два артиллериста на лафете зашевелились. Давление взрыва покрыло их лица точками лопнувших мелких кровеносных сосудов. Их тяжело контузило, они ничего не слышали и плохо видели, но во всем остальном остались целы. Все выглядело страшнее, чем оказалось. Это подтвердил и врач. С его приходом их состояние начало улучшаться. Их, конечно, ударило и оглушило, так что их отправили на пару дней в госпиталь. Вернувшись, они не хотели возвращаться к пушкам. Их все понимали. Но, какое-то время потаскав снаряды, они предпочли снова стать артиллеристами. Долгое время шли споры о причине разрыва. Кто-то даже пытался винить тех, кто обслуживал орудие, потому что ствол положено осматривать после каждого выстрела на предмет посторонних предметов, оставшихся в нем. Да, правило визуальной проверки существовало, но было пустой теорией, потому что не позволяло высокого темпа огня и никто о нем не вспоминал во время боевых действий — хватало других забот. Также ни разу не случалось, чтобы такое могли сделать остатки порохового картуза или сорванный снарядный поясок. Скорее всего, дело было в снарядах. Из-за дефицита меди снаряды делались с поясками из мягкого железа. В некоторых партиях снарядов появились проблемы, и уже время от времени происходил разрыв ствола, как бы не в моем батальоне. Теперь перед стрельбой проверялась маркировка на всех снарядах на случай появления снарядов из тех несчастливых партий. Такие появлялись то и дело — их специально маркировали и отправляли обратно. Всего через несколько дней батарея получила новенькое орудие. Харьков и его склады снабжения находились еще очень близко.