Мои руки затряслись. Сколько у меня осталось минут? Десять? Девять? Кто-то уже занес лезвие гильотины.
Я даже не подготовила книгу. Если бы я только могла встретиться с тобой глазами, заглянуть в твою душу и сказать, что вижу.
Я вижу мужчину, который на самом деле не мужчина. Мальчика, который на самом деле не мальчик. Вижу мужчину, чьи зрелость и мужественность – всего лишь загрубевшая корочка на детской ранке.
Ты сам написал на конверте: «Винд зарубцовывается». (Тогда ты еще был Виндом.) Помню, я подумала, что рана затянулась именно в том месте, где ты из мальчика превратился в мужчину, и это место у тебя – не живое и не мертвое.
(Он еще не добрался до поворота в лесу, этот твой мотоциклист. Кажется, он едет немного медленнее обычного. Может, новичок. Ну что же, хорошо. Пусть едет медленно, медленно, делая остановки на пути. Огромное тяжелое облако повисло над лесом.)
С каждым письмом я все сильнее ощущала, что в моих силах предпринять что-то, неразрывно связанное с тобой. Не случайно, что именно я была той женщиной, которой ты написал. Ты интуитивно почувствовал, что я могу аккуратно оторвать эту корочку, чтобы на свет появился ребенок, твой светлый близнец. И тогда, возможно, этот ребенок превратился бы в мужчину, в человека, которым ты должен был стать. Кто этот мужчина? Вероятно, этого я уже никогда не узнаю. Могу только догадываться, что в нем сольются взрослый и ребенок, мужчина и женщина, живой и мертвец, и еще много кого и чего – без грубого, искусственного разделения, которое ты создал внутри себя.
Ибо для меня твоя подлинная сущность обнажалась в том месте, где все твои души соприкасаются, сливаются и смешиваются без каких-либо препятствий.
Встречаясь с тобой там, я тут же наполнялась тобой. Мои тело и душа говорили с тобой напрямую, избегая слов, которые не всегда мне нравились. Потому что именно там ты по-настоящему распаляешь, очаровываешь, ранишь и волнуешь меня.
В эти редкие моменты, когда ты позволял мне побыть с тобой там, в том месте, во мне пробуждались чувства, которых я не испытывала доселе ни к одному человеку, ни к одному мужчине.
Что происходит? Почувствовал? Внезапно меня бросает одновременно и в жар, и в холод. Я ощущаю тебя всеми клеточками своего существа, так близко, как будто ты стоишь под дверью.
Нет, не буду себя обманывать.
А снаружи уже несколько минут – полная тишина. Ни один листочек не шелохнется. Я боюсь оторвать ручку от бумаги. Вижу, как твои глаза смотрят на мои губы. Что ты хочешь, чтобы я сказала? Что я могу сказать из того, что еще не сказано? Разве осталось что-то, что можно выразить словами?
Я слышу шаги снаружи, они приближаются по ступенькам к балкону. Яир, если у меня осталось право на еще одно желание, я хочу, я молю – пусть тысячи слов сложатся сейчас в тело.
С любовью,
Мириам
Дождь
В четверг утром, когда облака опустились на долину Бейт-Зайт и улеглись на наш дом, а дождь все не шел и не шел – ровно в девять тридцать позвонил он
Я спросил, она ли это, Мириам
Я знала, что это он, еще до того, как заговорил. Слышала его тяжелую одышку, и сама едва могла дышать
Мириам, это ты?
Да, да, это я, да… Долгая пауза, учащенное дыхание у обоих. Мне показалось, что он слышит стук моего сердца
Я что-то хотел тебе сказать, одну секунду
И все, что было и не было между нами, все эти безумные месяцы начали таять у меня в груди
Послушай, это совсем не то, что ты подумала
Я ничего не подумала. Кто способен сейчас о чем-то думать? Его голос был плотным, густым. Как будто он только что выбежал из гущи леса
Мне только нужно кое-что у тебя спросить
раненный в битве, которую вел с собой, прежде чем позвонить
Ты одна дома?
Да, я одна
Это совсем не связано с… с этим, с нами, понимаешь?
Что, – спросила я слабым голосом, – что ты говоришь?
Это касается Идо, Идо, а не нас, в смысле – не меня и тебя. И я начал рассказывать, что стряслось тут у нас утром
Только говори, пожалуйста, помедленнее
С ним сладу нет в последнее время
Помедленнее, – я не понимаю тебя, – объясни мне еще раз, что случилось с Идо. Мои губы произносят имя его ребенка
Он снаружи
Что значит снаружи, где? Он понизил голос почти до шепота. Я разобрала только обрывки: утром у него и его жены вышла ссора с сыном
Ему еще и пяти с половиной нет, но он упрям, как осел
Интересно, от кого это у него, – подумала я
Нет, нет, он упрямее меня и, конечно, упрямее жены. Его упрямство за гранью добра и зла. У нее приятный голос, совсем не такой, как я представлял, очень молодой. А Майя – это моя жена, Майя
Да, я знаю. Его жену, его сына и его самого
Скажи, у тебя вообще есть время? Ты в состоянии сейчас думать о…
Думать я в тот момент была явно не в состоянии
Я имею в виду, есть ли у тебя сейчас силы
Расскажи мне все
Все рассказывать необязательно, детали все равно не важны
Вот они, знакомые дуновения жара и холода – и в его голосе тоже
Она слишком быстро набрасывается на каждое мое слово, между письмами хотя бы была какая-то передышка, а тут буквально на каждый мой вдох – ее выдох
На мгновение воцарилось молчание. Как будто мы оба обессилели от этой краткой беседы