Будь моим сыном

Ночь накрыла землю черной душной попоной. В избах светили во всю силу огни, собирались кучками, брели в оди­ночку по закраинам полей и где-то там, вдалеке, сливались с неярким блеском звезд. Парторг шел, обняв Ваняту, уга­дывая в темноте тропку.

— Ты, Ванята, смелей ходи по земле, — сказал он. — Мнет тебя жизнь, ломает, а ты держись. Так-то! Думаешь, зря я тебе рассказываю? Нет... Растет человек, и ему про все надо узнать — и про жизнь и про смерть. Хитрить нам и в кошки-мышки играть нечего. Верно? Какая твоя точка зрения?

Ванята молчал. В вопросах парторга уже были готовые ответы, а придумать что-нибудь свое он не умел. Кстати, они уже подошли к дому парторга, и разговор погас сам собой.

Платон Сергеевич жил в маленьком рубленом доме. Кро­вать возле стенки, стол с кучей книжек и бумаг, диван; на стене висела на длинном ремне полевая сумка и, наверно, уже просто так, для вида — бинокль.

Парторг усадил Ваняту, а сам начал готовить угощение. Ванята разглядывал украдкой нехитрое холостяцкое жи­лье — крохотный приемник на тумбочке, стакан с тремя красными гвоздиками, корявая морская ракушка, фотогра­фии в фанерной, затейливо выпиленной лобзиком рамке. На карточке была снята женщина в белой, по-крестьянски по­вязанной косынке, девочка с кружевным воротничком и мальчишка с круглыми, озорными глазами.

— Кто это? — спросил Ванята.

Платон Сергеевич поставил на электрическую плитку чайник, подошел к Ваняте.

— Это мои... это — жена, это — Федюха, а это — Наташа. В сорок третьем снимались. Последняя карточка...

— Они погибли?

Платон Сергеевич вздохнул. Поправил красные цветочки в стакане с водой.

— Нет больше их. На могилу сегодня ходил. Гвоздики оттуда принес. Теперь мы как будто бы все дома, с этими цветочками — и жена, и Федюха, и Наташа...

Долго он стоял молча за спиной у Ваняты. Видимо, то­же рассматривал фотографию, что-то вспоминал. Потом ушел в угол, где стояла на табуретке электрическая плит­ка, фыркал чайник, собирая под крышкой горячий пар.

Платон Сергеевич принес на стол чашки, положил не­початую коробку конфет.

— Сейчас мы с тобой попируем. Потерпи чуток.

Он ушел к шкафчику с бугорчатым матовым стеклом на дверцах, озабоченно зазвенел там ложками, ножами, ото­двигал и снова закрывал ящички. Потом обернулся к Ваня­те, растерянно развел руками.

— А ты знаешь что? Трагедия у меня, брат...

— Что такое? — спросил Ванята.

— Хлеба нет. В магазин сбегать забыл. Понимаешь?

Ванята рассмеялся.

— Ну и пускай! Без хлеба даже лучше. С конфетами!

— Ты думаешь? Ну конечно. В конфетах, по крайней мере, глюкоза. Как это ты догадался?

Платон Сергеевич открыл еще раз шкафчик, полез рукой в какой-то дальний угол и радостно воскликнул:

— Эврика! Нашел!

Он обернулся к Ваняте и показал ему черный, скрючен­ный сухарь.

— А ты говоришь! Эх, ты! Сейчас мы нажмем на этот провиант. Верно?

Платон Сергеевич переломил сухарь, положил по кусочку в каждую ладонь, спрятал руки за спину, поколдовал минутку и протянул Ваняте крепко сжатые кулаки.

— Выбирай. В какой руке?

Ванята ударил ладонью по правой. Платон Сергеевич быстро разжал кулак и подал Ваняте обломок сухаря.

— У тебя больший, — огорченно сказал он. — Мне всегда не везет. Хоть лопни!

Платон Сергеевич сел рядышком, положил в рот свой су­харь, громко хрустнул.

— А вообще, Ванята, ты это правильно заметил: не на­до никогда падать духом.

Ванята тоже взял сухарь в рот, разгрыз на мелкие части.

— Я этого не говорил, Платон Сергеевич!

— Разве? Ну, извини... это я напутал. Но вообще — это верно. У меня даже специальный эликсир для нытиков есть. Повесит человек нос, заскучает, а я его — фр-фр — побрыз­гаю, и все, опять живет!

— Правда?

— Конечно. Напьешься чаю, я тебе покажу. Сам убе­дишься.

Быстро летит время за чаем и приятным разговором. За окном послышались голоса. Взвизгнула тихонько для на­чала и запела всеми голосами гармоника. Это возвращалась из клуба молодежь.

— Пора, Ванята! — сказал парторг. — А то мать зару­гает... Ты ей скажи — пускай не волнуется. Утром на ферму приду, все ей объясню. В обиду, в общем, не дадим. Понял?

— Скажу. Спасибо, Платон Сергеевич...

— Ну вот, до свидания...

Платон Сергеевич поднялся, провел рукой по лицу. Было оно усталое и грустное. На худощавых, тронутых сизой жел­тизной щеках еще резче обозначились морщинки.

— До свидания. Чего ж ты?

— Я так... Про эликсир вы говорили, пофыркайте, если осталось...

В глазах парторга зажглись два быстрых лукавых огонька.

— Как это не осталось! У меня его дополна. Погоди минутку...

Платон Сергеевич подошел к тумбочке, взял какой-то пузырек с зеленой наклейкой, тонкой резиновой трубкой возле пробки и красной грушей в нитяной сеточке.

— Закрывай глаза! — приказал он. — Плотнее. Вот так.

Зашипела в руке парторга резиновая груша, зафыркал вокруг мелкий быстрый дождь — фр-фр!

Платон Сергеевич обрызгал «эликсиром» лицо Ваняты, перешел на затылок, пустил холодную рассыпчатую струй­ку за шиворот.

— Хватит, что ли?

— Хва-а-тит! — застонал Ванята. — Себя теперь!

Платон Сергеевич побрызгал себя, поставил флакон на место и еще раз напомнил Ваняте: