Будь моим

Слезы смешиваются с водой, которой подставляю лицо. Мне хочется плакать сильнее, кричать. Швырнуть в стену что-нибудь, чтобы дать выход давящему на грудь изнутри шару. Но я просто беззвучно позволяю воде смывать с себя сон и слезы, намыливая тело гелем, который пеной стекает к ногам.

Растираюсь перед зеркалом полотенцем, и оно сырое. Сигнал о том, что до меня им пользовался Влад.

Завернувшись в махровую ткань, выхожу из ванной, собираясь одеться в комнате.

Градский сидит на полу у стены рядом с моим матрасом и задумчиво пьет кофе, вытянув перед собой ноги. По-прежнему в трусах. Его глаза поворачиваются вслед за мной, пока он подносит к губам чашку.

В полной тишине я ворошу стопку вещей на подоконнике, кожей чувствуя на себе взгляд из противоположного угла.

Под осязаемым на коже взглядом надеваю трусы и легкий летний сарафан, оттолкнув ногой в сторону сброшенное на пол полотенце.

Мокрые волосы липнут к плечам.

— Сыграй что-нибудь, — слышу размеренную просьбу за спиной.

Глава 33

— Оно расстроилось после перевозки, — отвечаю, раздраженно собирая с плеч мокрые волосы.

— Я не настолько искушенный слушатель.

Смотрю в окно, терзаемая мыслями, от которых прятала голову в песок все это время. Можно отключить мозги на день или два. Можно отключить их даже на неделю, но сейчас, когда они проснулись, отключить их можно только ударом головы о стену.

Сорвавшись с места, иду к инструменту, который родители подарили мне на одиннадцатилетие, и, усевшись на стул, откидываю крышку.

Мне вдруг претит идти на компромисс, хоть я и согласилась быть пай-девочкой в течение двух недель и после тоже. Мне вдруг не хочется прятать эмоции, а хочется быть стервой, поэтому, когда пальцы под властью мышечной памяти ударяют по клавишам, мою квартиру наполняют звуки вступления, которое я для себя всегда интерпретировала как агонию.

Разбрасываясь через музыку сгустками своей энергии, рисую картину то ли надвигающейся бури, то ли землетрясения, и если Владу хотелось совсем другого, чего-то более умиротворяющего, то не выйдет.

Может быть, это слишком театрально, но мне плевать.

Звуки протеста, злости и драмы отскакивают от пальцев, как гвозди, и я делаю это с упоением. Играю, играю, играю, до тех пор пока на мою шею не опускается тяжелая горячая ладонь.

Пальцы замирают, будто поставленные на паузу. Сердце стучит, потому что сейчас я не профессионал, а просто застрявшая между мирами дурочка.

После моего представления тишина кажется звенящей.

Мне хочется кусаться и царапаться. Сопротивляться упрямству Градского, его холодной рассудительной логике. Вкладываю это в свой взгляд, когда поворачиваю голову и смотрю на Влада с вызовом и вздернутым подбородком.

— Я же говорила, оно расстроилось, — копирую его любимую усмешку.

Его глаза горят, а рука сдавливает мою шею сильнее. На дне черных зрачков тлеет адское пламя, но я этого не боюсь.

— Ты виртуоз, — вкрадчиво шелестит его голос. — Это талант.

— Мимо.

Это не то, что мне сейчас нужно.

Влад напрягает желваки. Впивается глазами в мое лицо и тянет меня вверх, прихватив за мокрые волосы у основания шеи.

Послушно разворачиваюсь и поднимаюсь, напоследок звонко ударив по клавишам.

— Хочешь меня? — бросаю в лицо напротив.

Бугор в его боксерах информирует меня об этом лучше любых слов, но сегодня я хочу слов. Хочу услышать четкие ответы на свои вопросы.

— Да.

— Сильно?

Влад опускает затуманенный взгляд на мои губы, поглаживая большим пальцем пульсирующую вену у меня под подбородком. Сердце опять частит, выдавая мое состояние, хоть я его и не прячу.

— Глубоко и жестко. — Ведет он пальцами по моей коже ниже, поддевая бретельки платья и спуская их с плеч. — Вывезешь?

— Лучше я попробую жестко с тобой, чем с кем-то еще, — с извращенным упоением намекаю на то, что после него у меня будут другие.

Мне хочется сделать ему больно.

Может, он прав, и я слишком многого от него хочу, раз мне так необходимо сейчас причинить ему боль. Я становлюсь чудовищем?!

Влад делает вдох, от которого крылья его носа вздрагивают.

Не разрывая зрительного контакта, он наклоняет голову и накрывает ртом мой сосок прямо через тонкую ткань сарафана. Смыкает вокруг него зубы и всасывает, выбивая из моего рта гортанный стон.

С шипением притягиваю его голову ближе, дергая за волосы на затылке.

Вскинув лицо, он смотрит на меня с дикостью и яростью, которые, я уверена, принес на мой порог еще вчера вечером. Эта злость давно в нем сидит, но сегодня я не хочу тушить этот пожар. Хочу выплеснуть на Влада свой собственный.

Его рука ныряет мне за спину, и крышка пианино с грохотом опускается.

Подхватив мои бедра, Влад толкает меня вверх, заставляя опуститься задницей на деревянную поверхность моего инструмента, и сминает мои губы своим ртом.

Его поцелуи жестоко жалят, как он и обещал.

Язык сплетается с моим, зубами Градский прикусывает мою нижнюю губу и тянет на себя. Мне приходится склонить голову набок, потому что Влад давит на мой затылок, углубляя поцелуй еще и еще.