Читаем Будь мне ножом полностью

Знаешь, что меня больше всего угнетает? Ты рассказала мне о таком горе, а я не могу быть с тобой так, как тебе это необходимо, узнать, какая ты наедине с собой. Я так и не понял тайны, сокрытой в тебе. Не уступай мне, скажи: «Яир, Яир, приди сейчас и почувствуй моё тело, всё полностью, заставь меня преодолеть смущение перед словами, хихикающими, как девчонки». Скажи мне: «Распрямись, почувствуй, как я заполняю тебя, простираясь до самых краёв, до тех мест, которых не существует в твоём теле, которые только могут в нём быть». Прошепчи: «Почувствуй мою грудь, округлую и мягкую, почувствуй центр тяжести, оттягивающий её вниз и вбок, это место, которое на картинах всегда выделяют». Попроси меня опустить плечи, улыбнись: «Расслабься, не смотри, что у меня плечи всегда напряжены. Десять лет „Александер-метода“, а они всё ещё напряжены». Не останавливайся, повторяй снова и снова: «Расслабь плечи, расслабься, почувствуй, как разглаживается, размягчается твоё лицо. Стань нежнее, не бойся этого слова, возможно, ты был бы более счастлив, если бы отважился стать нежнее, позволил бы собственной нежности заполнить тебя. Она — твоя, она — живой источник в тебе, не заваливай его камнями», — скажи мне: «Приди, излейся в меня, пусть слова, которые ты пишешь, вольются в моё тело, в ноги и между ними, хоть раз испытай чувство, что это — твоё, что ты не только желаешь этого… Но ты ужасно скован, Яир, возможно, оттого что я сама сейчас скована, как в ожидании боли — ведь сейчас мой живот — я прошу, чтобы ты ощутил мой живот, белый мягкий и пустой…»

«Не останавливайся! Там, где мы сейчас находимся, тебе нельзя меня щадить. Такой между нами уговор, Яир — этой ночью мы вместе пишем всё, всю правду (как ты любишь говорить — „чистейшую правду“). Пиши всё, что приходит в голову тебе и мне, ощути мой живот изнутри, поищи во мне мою „слепую точку“, которой ты однажды, сам того не заметив, дал имя — „там моё тело встречается с моей душой, шёпотом произнося внутренний пароль“. Узнай, как каждый месяц в неё стекаются надежды, и какие уколы горя и отчаяния из неё исходят, угнетая душу и тело».

«Вспомни, какой ты меня увидел в тот первый вечер и пойми, наконец, из-за чего я была так несчастна и подавлена в ту минуту, когда ты впервые на меня посмотрел, и какой свой собственный печальный „праздник“ я в тот день отмечала».

«…И какая это бездна…»

«Не выходи из комнаты, останься с нами. Мои слова исходят из твоих уст — это так странно. Твоё желание волнует меня и неописуемо смущает. Но ты помнишь, что это та единственная история, которую я хотела тебе рассказать, — история полного проникновения в другого человека; не для того, чтобы затеряться в нём, и не для того, чтобы отказаться от себя, напротив, обрести в себе другого…»

«Яир, всей душой и телом я чувствую сейчас, что ты этого желаешь, но боишься. Мы оба живём в тебе — ты и я, как всегда. Ты прикасаешься к моей боли, и я чувствую, что она тебе дорога, что ты не хочешь оставлять меня с ней наедине — а в следующую минуту ты уносишься так далеко, как только можешь… Только не выходи, если ты сейчас выйдешь, то уже не вернёшься. Сбежишь на край света и не захочешь вспоминать о том, что начинается сейчас между нами, когда душа медленно и мучительно раскрывается навстречу другому человеку. Не прекращай писать, сожми ручку изо всех оставшихся сил, ты дрожишь от напряжения, но пишешь, пускаешь во мне корни — только не бойся! И пусть не пугает тебя мысль, которая однажды — миллион лет или два дня назад — посетила тебя, когда ты хотел проснуться после аварии или операции с полной потерей памяти и начать вспоминать шаг за шагом нашу с тобой историю, рассказывать её себе с самого начала, не зная, кто ты сам в этой истории — мужчина или женщина.»

«Хорошо было бы, если бы ты мог вспомнить, каково это — быть женщиной, и каково — быть не мужчиной и не женщиной, а самим собой без всяких определений и названий, ещё до слов и половых различий. Может быть, так ты сможешь, как бы случайно, достичь моей давнишней возможности стать собой».

«А если сумеешь её достичь, то сможешь точно понять меня сегодняшнюю — ту, что стоит перед тобой, ссутулившись и сжавшись. Ты так восхищался заключённым во мне материнством, с первой минуты ты просто питался им, как молоком, и чем больше ты высасывал — тем больше его становилось, а чем больше его становилось, возрастала моя в нём потребность. Никогда я не умела, не пыталась, не осмеливалась рассказать себе самой эту историю в такой полноте.

Ты догадываешься, как я себя чувствую сейчас, когда ты узнал правду, узнал факты и реальность. Но ничего не поделаешь, Яир, я, вероятно не самый прагматичный человек, когда дело касается моей материнской сущности (или „не-сущности“…)»

Дарвин не приветствует меня из могилы.

Ты прав — очень непросто превращать ничто в нечто…

Перейти на страницу:

Похожие книги