Брынский лес

— Двоюродная сестра стрелецкому сотнику, Дмитрию Афанасьевичу Левшину.

— Двоюродная сестра! — повторил с ужасом боярин. — Ах, батюшки!.. Эй, кто там? Все сюда!

В комнату вошли: дворецкий, Савельич и двое слуг.

— Бегите скорей в церковь! — закричал Куродавлев. — Скажите отцу Егору, чтоб остановил венчание!.. Да ну же!., поворачивайтесь!

Двое слуг кинулись опрометью вон, а дворецкий и Савельич остались в комнате.

— Как! — молвил Андрей. — Так они уж в церкви?

— Да уж, чай, и повенчаны!.. Ну наделали мы дела!.. Господи Боже мой! Брат и сестра!.. Что теперь делать!.. Придется подавать челобитную в патриарший приказ да развенчивать!.. Экий грех, подумаешь!.. Экий грех!.. Да и ты, Андрей Яковлевич… Ну, что ты ломался!.. Сказал бы прямо: они, дескать, двоюродны… Да постой-ка, любезный, — продолжал Куродавлев, посматривая недоверчиво па своего гостя. — Ведь я тебя не знаю, так ты, пожалуй, и сказку плетешь… Полно, правда ли, что ты Денисов и что дочь твоя двоюродная сестра Левшину?

— Дозволь мне, государь Юрий Максимович, словечко вымолвить, — сказал Савельич, выступая вперед. — Его милость доподлинно Андрей Яковлевич Денисов. Когда еще он изволил жить в Выгорецком ските, за Онегою, я был у него служителем и на Вятку вместе с ним ездил… Да неужели-то, батюшка Андрей Яковлевич, ты не изволил опознать меня?..

— Семен Савельич? — промолвил Денисов, нахмурив брови.

— Я, сударь, — я.

— Так он точно Денисов? — сказал Куродавлев.

— Истинно так! — отвечал Савельич. — Только дочка-то его вовсе не родня Дмитрию Афанасьевичу.

— Не родня?.. Так Левшин ему не племянник.

— Как же! Родной племянник да Софья-то Андреевна не родная ему дочь: она приемыш!

— Кто смеет это сказать? — прервал вспыльчиво Денисов.

— Я, батюшка, — молвил Савельич.

— Ты?.. Изменник проклятый, беглец, отступник от истинной веры, предатель!..

Да ты, сударь, не изволь так лаяться — я правду говорю. Я еще покамест живой человек, и память-то не вовсе сгибла. Как теперь гляжу: ты привез в Выгорецкий скит девочку годков трех и строго всем наказал не говорить ей, что она приемыш. «Пусть, дескать, бедная сиротинка думает, что я — родной ее батюшка».

Ты лжешь, Иуда окаянный!

Эх, полно, кормилец!.. Какой у тебя быть дочери: ведь ты и женат-то никогда не был.

Фу, батюшки, — промолвил Куродавлев, поглаживая свою широкую грудь. — Как гора с плеч!.. Так вот дело-то какое!.. Они вовсе не родня?.. Ну, перепугал ты меня, Андрей Яковлевич!.. Эку штуку выкинул!.. Да как прикинулся: родная дочь, да и только!.. Теперь не прогневайся, любезный, мы ухаживать за тобой не станем: хочешь благословить свою нареченную дочь — милости просим! А не хочешь — так Бог с тобой!.. Савельич, ступай-ка, скажи, чтоб их довенчивали… Да только правду ли ты говоришь?

— Помилуй, государь мой, Юрий Максимович! Захочу ли я взять на душу такой грех — избави Господи!

— Ну, так ступай же проворней!

— Приемыш! — прошептал Денисов. — Да разве та, которую я вспоил и вскормил, нянчил на руках своих, называл своею дочерью?..

— Все-таки не двоюродная сестра Левшину, — прервал Куродавлев. — А что ты вспоил и вскормил ее, так это не диво, любезный. В ваших скитах будут поить и кормить всякого, лишь только бы привести в свою веру. Вот и ты думал сделать то же, и тебе не хотелось, чтоб эта сиротинка была православною, а Господь-то сделал по-Своему. Да полно, Андрей Яковлевич, — не кручинься! — продолжал Куродавлев, — а попируй-ка лучше с нами. Я же жду с часу на час друга моего сердечного, Кириллу Андреевича Буйносова. Вот, любезный, не тебе уж чета — понатерпелся горя. Было у него одиннадцать дочерей, а ни одной не осталось: десять померло, а одиннадцатая, крестница моя — пропала без вести, здесь, в наших Брынских лесах.

Денисов вздрогнул.

— Здесь, в Брынских лесах? — повторил он.

— Тому назад ровно пятнадцать лет.

— А что… Разве ты об этом слыхал?

— Нет! — отвечал отрывисто Денисов. Он снова задумался, и вдруг мрачное лицо его прояснилось, глаза заблестели, и злобная улыбка мелькнула на устах. — Вот, — сказал он, — твой приятель Кирилла Андреевич Буйносов, хоть барин большой, а, чай, выдал бы свою дочь и за стрелецкого сотника, лишь бы она отыскалась.

— За стрелецкого сотника!.. Чтоб моя крестница, дочь боярина Буйносова, была какой-нибудь стрельчихой?.. Сохрани Господи!.. По мне лучше век не находись… Да к чему ты это говоришь?

— Так.

— Нет, видно, что-нибудь недаром.

— Ну, — продолжал Денисов, как будто бы говоря с собою, — видно, детей в Брынских лесах теряют частехонько.

— А разве и твой приемыш?..

— Да, Юрий Максимович! я эту девочку нашел в здешнем лесу, также лет пятнадцать назад и, кажись, об эту пору.

— Об эту пору?

— Да. Я из здешних мест ехал тогда за Онегу; вот этак недалеко от села Беликова…

— От села Беликова?..

— Да. Гляжу, лежит под кустом девочка лет трех или четырех в красной кофточке…

— В красной кофточке?.. Что ты говоришь?..