Брусиловский прорыв

Нельзя не отметить и еще один фактор, о котором после войны писал А. А. Свечин. Дело в том, что в условиях маневренной войны начальствующий состав должен иметь стратегический уровень: иначе говоря, комкоры, а то и начдивы должны собственной инициативой исправлять те ошибки планирования армейских штабов, что были заложены еще на подготовительной стадии. Ведь сама обстановка, мгновенно изменяющаяся в ходе глубокого прорыва неприятельской обороны, вынуждает действовать без промедления, без санкции высших штабов, которые даже чисто физически не успевают своевременно обрабатывать и анализировать всю поступающую информацию. В таких случаях ответственные решения начальников корпусов и дивизий могут придать всей операции новый стратегический уклон. Но позиционная война дала развитие крайней централизации управления, что имело следствием сознательное подавление инициативы: при обороне никак нельзя дать врагу прорвать свой фронт, дабы не обнажить флангов и своих, и соседей. А при переходе к маневренным действиям психологически было тяжело взвалить на себя ношу ответственности, в отсутствие каковой вообще перед войной воспитывалась русская военная машина. Поэтому, как штаб фронта тормозил наступление армий, точно так же и армейские штабы сдерживали порыв корпусов, и так далее по нисходящей. Выше мы уже писали, что сам же А. А. Свечин не решился проложить дорогу 12-й кавалерийской дивизии барона К.-Г. Маннергейма по собственному почину. Точно так же, как командарм-3 ген. Л. В. Леш не посмел откликнуться на просьбу о помощи со стороны ген. А. А. Брусилова, хотя атака 3-й армии, быть может, смогла бы проложить дорогу в неприятельские тылы для 4-го и 5-го кавалерийских корпусов [84].

Впрочем, противник также не имел резервов, а потому в подобных условиях выигрывал тот, кто рисковал. Успех прорыва уже через два дня после начала русского наступления показал, что перед русскими стоят лишь те враги, кто в данный момент находился на позициях, а тыл – беззащитен. С открытием важнейшего стратегического направления Ровно – Львов перед частями русских 11-й и 8-й армий открывалась возможность одним мощным ударом на Броды расширить прорыв и тем самым перейти к широким маневренным действиям, отбросив в сторону позиционный фронт.

Такая перспектива неминуемо приводила к уничтожению значительной части австрийских вооруженных сил, чей единственный шанс на выживание заключался в создании новой линии позиций, подкрепленной германскими дивизиями и насыщенной техническими средствами ведения боя. Подобного развития событий могла добиться лишь своевременно брошенная в образовавшийся прорыв конница, которой, как ни странно, не оказалось на направлении главного удара ни в одной армии Юго-Западного фронта (хотя тот же командарм-11, например, так же как и сам главкоюз ген. А. А. Брусилов, был генералом-от-кавалерии).

Как считал А. А. Свечин, подсознательно А. А. Брусилов боялся маневренной войны, которую пришлось бы вести на свой страх и риск на полях Галиции. Понявший это командарм-11 ген. В. В. Сахаров стал разменивать подъем духа «на мелкие результаты». Как только 29 мая в состав 11-й армии был включен победоносный 32-й армейский корпус (из 8-й армии) и к 1 июня переброшены 23-й (из 5-й армии) и 45-й (из резерва Ставки, хотя и числился в составе 11-й армии) армейские корпуса, генерал Сахаров тут же приостановил развитие наступления своей армии.

Нельзя не отметить, что успех, прежде всего, сопутствовал тем войскам, чьи командиры отваживались на нетрадиционные формы атаки. Так, в 32-м армейском корпусе ген. И. И. Федотова был применен метод сосредоточения ударной группы на узком фронте. 105-я пехотная дивизия ген. А. Н. Скорнякова растянулась на пятьдесят пять километров, а 101-я пехотная дивизия ген. К. Л. Гильчевского была сосредоточена на фронте прорыва в три километра. Один полк 101-й дивизии остался в резерве. В первый день атака была отбита, однако уже на следующий день войска 101-й дивизии прорвали неприятельскую оборону и двинулись вперед.

И тут же приостановкой порыва войск командарм-11 фактически свернул вероятный бросок прорвавшихся корпусов на Рава-Русскую, которая после разгрома 1-й австрийской армии и падения Дубно оставалась беззащитной. А ведь именно здесь, как и в Галицийской битве 1914 года, лежал центр неприятельского оперативного расположения.