Брусиловский прорыв

Только после смерти отца (я родился, когда ему исполнилось 50 лет) осознал, как много упустил и потерял, не разговорив, не записав его бесхитростные воспоминания двадцатилетнего офицера. Сам он рассказывал крайне мало — больше курьёзы и молодые выходки вспоминал без всякого пафоса, а ведь был награждён орденом Анны и шашкой «За храбрость!». Многие утверждают, что в те годы вообще было не принято вспоминать героев Первой мировой. Но про то, что Жуков и Рокоссовский — георгиевские кавалеры, мы узнали рано, а вот у бати, который и умер от раковой опухоли в лёгком, образовавшейся вокруг осколка прикарпатского снаряда, я так и не мог выпытать ничего из его храброго пути. Объясняется это, наверное, тем, что боевой путь отца был заслонён посмертной и скорбной славой его сына, моего старшего брата — Николая Александровича Боброва, героически павшего в августе 1942 года под Ленинградом, потому-то, наверное, я и родился в 1944-м. По дурости замполита меня не отпустили из воинской части в 1965 году на торжества в Ленинградской области, где близ станции Лемболово на Карельском перешейке был открыт памятник трём летчикам — сталинским соколам, совершившим огненный таран. Крайний справа — мой старший брат, Герой Советского Союза…

Через много лет после смерти отца я нашёл в его бумагах обветшавший послужной список, где обозначены сражения и ранения поручика Боброва. Конечно, других памятных свидетельств нет, но в книге присутствует глава с редкостным свидетельством из Фондов Ковровского историко-мемориального музея: письма как раз с австрийского фронта прапорщика Евгения Георгиевича Герасимова (1890–1916), командира 2-й роты 310-го пехотного Черноярского полка, уроженца Коврова Владимирской губернии. Два неотправленных письма были переданы денщиком после гибели Е.Г. Герасимова в бою 27 мая 1916 года, на второй день Брусиловского прорыва, они добавились к 14-ти присланным домой письмам… Мать автора писем — Варвара Павловна Герасимова, урожденная Невская слыла в Коврове женщиной образованной, умной, высококультурной. Её внук — замечательный советский прозаик, ныне подзабытый — Сергей Никитин, который, понятно, приходится автору писем родным племянником по материнской линии. Вот какие родословные всплывают через век!

Конечно, я совершил путешествие по Тернопольщине и Прикарпатью, написал очерки и стихи, а потом стал осознавать весь масштаб и значение грандиозной операции 1916 года, проехал и по Волыни, где наступлением на Луцк начала легендарный прорыв 8-я армия, которой до назначения командующим Юго-западным фронтом командовал сам Брусилов. Собирая и публикуя материалы, я вдруг погрузился в споры и разночтения по поводу, казалось бы, ясного и мужественного пути генерала. Современники знали битву как «Луцкий прорыв», что соответствовало исторической военной традиции: сражения получали названия согласно месту, где они происходили. Однако именно Брусилову была оказана невиданная честь: операция весной — летом 1916 года на Юго-западном фронте получили наименование по одному из авторов плана операции по наступлению — «Брусиловский прорыв». Почему? Тут существуют разные точки зрения.

Одна из них такова: когда стал очевиден успех Луцкого прорыва, по словам военного историка А.А. Керсновского, «победы, какой в мировую войну мы ещё не одерживали», которая имела все шансы стать победой решающей и войну завершающей, в рядах русской оппозиции появилось опасение, что победа будет приписана царю как Верховному главнокомандующему, а это — усилит монархию. Возможно, чтобы этого избежать, Брусилова стали восхвалять в прессе, как не превозносили до того ни Н.И. Иванова за победу в Галицийской битве, ни А.Н. Селиванова за Перемышль, ни П.А. Плеве за Томашев, ни Н.Н. Юденича за Сарыкамыш, Эрзерум или Трабзон. Сопоставимы ли деяния и имена? — большой вопрос.

Деятельность Брусилова после октября 1917 года тем более вызывает сегодня жаркие дискуссии. Ведь он был самым авторитетным из царских генералов, перешедших на службу советской власти. А мог бы оказаться и в другом стане, как сам признавался. Существует даже утверждение злопыхателей, что и сам Луцкий прорыв продолжал называться Брусиловским, потому что генерал перешёл на сторону красных, что это было выгодно чуть ли не самому Сталину. Но надо напомнить, что и в западные энциклопедии, и в многочисленные научные труды по военной истории наступление вошло именно как «Brussilow angritte», «The Brusilov offensive», «Offensive de Brussilov» и т.д. Неужели во всех странах, даже враждебных нам, было так велико влияние советской власти и Сталина?

Автор продолжает придерживаться точки зрения генерала Похвистнева и своего отца: это была победоносная и главная битва, ставшая возможной только благодаря личной целеустремлённости, вопреки всем интригам и обстоятельствам, мужественного генерала Алексей Брусилова.

Не являясь сторонником смешения разных жанров, я всё-таки закончу вступление к познавательной книге давним и покаянным стихотворением: