Кстати, и в советской историографии ход и опыт Первой мировой войны был освещен недостаточно, а многие ее военачальники и даже герои до сих пор остаются безвестными. Ну а при однобокой демократии и словесной свободе война, приведшая к поражению Германии и гибели империи Романовых, по-прежнему остается во многом неизвестной, непривлекательной. Такое впечатление, что ее трагический и героический опыт в современной идеологической борьбе и осмыслении истории пока мало востребован. Это тем более странно, что во время Первой мировой войны солдаты и офицеры российской армии проявляли массовый героизм в битвах. Царское правительство высоко оценило ратный труд рядовых соотечественников, наградив только Георгиевским крестом 4-й степени более миллиона человек. Например, крупнейший советский полководец Георгий Константинович Жуков тоже участвовал в Первой мировой войне, правда, недолго. В одном из первых боев он пленил вражеского офицера, за что получил орден Святого Георгия 4-й степени, и вскоре был тяжело ранен. Война для него закончилась, но дело служения Великой державе только начиналось.
За нынешним Ивано-Франковском (Станиславом) наступление застопорилось. Где-то между Калушем и Сколе, где краевед Теодор Ветвицкий с упоением рассказывал нам о героизме усэсовцев (вздрагиваешь при этом названии украинских сечевых стрельцов, сражавшихся против России), захлебнулось и наступление 7-й армии. Жертвы стали казаться напрасными: «Эти потери были тем более чувствительны, чем слабее было сознание в необходимости их для России… В народных массах доверие к правительству и вера в союзников были окончательно подорваны» (Н.Н. Головин, генерал-лейтенант, начальник штаба 7-й армии). А ведь развитие успеха Юго-Западного фронта другими русскими фронтами, всеми фронтами Антанты могло бы создать условия для окончания войны против Германии и ее союзников уже в 1916 году. К глубокому сожалению, этого не произошло, командующие других фронтов не под держали наступление, по существу, предали Брусилова, оставили австрийцам и немцам простор для маневра войск. Взяли верх ограниченность мышления, консерватизм, зависть к чужим успехам и другие пороки членов Ставки и высшего командования.
А какой был подъем! Увы, победоносное счастье было недолгим. И отец мой был ранен уже на излете Брусиловского прорыва, в одном из последних атакующих бросков на Запад. Горький, славный и поучительный опыт.
Конечно, той высоты, где получил отец свои шестнадцать осколков разрывного снаряда, мне отыскать не удалось. Но на склонах Закарпатья я нашёл раненый несправедливостью братский народ — русинов и встретился со многими проблемами, заложенными ещё Первой мировой.
Пестрота населения этих мест поражает. Например, Солотвино на границе с Румынией — знаменитый курорт. Здесь лечат дыхательные пути в бывших соляных шахтах, а в солёных тёплых источниках лечат опорно-двигательный аппарат. Национальный состав десятитысяченого населения этих мест таков: 45 процентов православных румын, 35 процентов венгров-католиков, 20 процентов украинцев — униатов, как правило, ну и чуть-чуть русских и евреев — атеистов в основном.
В Музее соляных шахт Солотвина его директор Карл Иванович Лукач, бывший секретарь парткома шахты, несколько раз повторял: в наших краях в XX веке восемь раз менялась власть. Он подвел к стенду, на котором представлены восемь печатей шахтерского местечка Солотвина: на отпечатках — и короны империй, и молоточки чехословацкой республики, и звери, и звезды, и серп с молотом. Ничем уже жителей этих мест не удивить, не пронять, не обнадежить слепо — только на свою силу да изворотливость надо надеяться. Русины тоже всё больше надеются на свои силы, хотя уповали на помощь России. «Далеко от Украинского края, проехавши Польшу, минуя и многолюдный Лемберг (Львов! —