Тут выяснилось, что Джим не прихватил с собой ни полотенца, ни плавок, – да и в любом случае, сказал он, вода, скорее всего, слишком холодна. Эйлиш посмотрела на Нэнси и, дабы показать ей свои чувства, бросила на Джима уничижительный взгляд. Между тем Джим снял ботинки и носки, закатал штанины и пошел к воде, а остальные начали переодеваться. Будь это несколько лет назад, думала Эйлиш, я бы на всем пути от Эннискорти изводила себя мыслями о моем купальнике и его покрое, о том, не покажусь ли я на пляже слишком нескладной и неуклюжей и что подумают обо мне Джордж и Джим. Но загар, которым она обзавелась на судне и на пляжах Кони-Айленда, еще не сошел, и она чувствовала себя до странного уверенной, идя по берегу, минуя без единого слова Джима Фаррелла, бродившего у кромки воды, а затем вступая в море и, когда накатила первая большая волна, прорезая ее и пускаясь вплавь.
Она знала, Джим наблюдает за ней, и подумала, что вообще-то стоило обрызгать его, и улыбнулась. На секунду эта мысль показалась достойной того, чтобы пересказать ее Роуз, сестре она понравилась бы, но Эйлиш тут же вспомнила – с сожалением, близким к самой настоящей боли, – что Роуз мертва и уже никогда не сможет услышать от нее о самых обычных поступках и мыслях наподобие этой, да сестре они больше и ни к чему.
Немного погодя Нэнси с Джорджем направились в сторону Балликоннигара, предоставив Эйлиш и Джиму последовать за ними. Джим стал расспрашивать ее об Америке. Сказал, что двое его дядюшек живут в Нью-Йорке и он долгое время представлял их себе на фоне небоскребов Манхэттена, пока не узнал – живут-то они в двух сотнях миль от города. В
С пляжа они поехали в Уэксфорд, попили чаю в отеле «Толбот», где полным ходом шла подготовка к чьей-то свадьбе. А когда вернулись в Эннискорти, Джим пригласил всех – перед тем как разойтись по домам – выпить в пабе его отца. За стойкой работала мать Джима, знавшая об их прогудке, она приветствовала Эйлиш с многословной сердечностью, которая ту почти напугала. Расходясь, они договорились повторить прогулку в следующее воскресенье. Джордж обмолвился о возможности съездить из Карракло в Кортаун, потанцевать.
Ключа от входной двери дома на Фрайэри-стрит у Эйлиш не было, пришлось стучать, надеясь, что мать еще не заснула. Эйлиш услышала, как она медленно приближается к двери, и подумала, что мать, должно быть, сидела на кухне. Некоторое время она возилась с замками и засовами.
– Ну вот и ты, – сказала мать и улыбнулась. – Надо бы снабдить тебя ключом.
– Надеюсь, я тебя не разбудила.
– Нет, я решила, что вернешься ты поздно, хотя время сейчас не такое уж и позднее, в небе еще осталось немного света.
Мать закрыла дверь и провела Эйлиш на кухню.
– Ты мне вот что скажи, – попросила она, – хорошая получилась прогулка?
– Хорошая, мама, мы еще и в Уэксфорд заехали, чаю попить.
– И надеюсь, Джим Фаррелл не показал себя чрезмерным невежей?
– Он был вполне милым. О хороших манерах не забывал.
– А тут большая новость образовалась, за тобой присылали из офиса «Дэвиса», у них столпотворение, потому что завтра нужно заплатить всем водителям грузовиков сразу и заводским рабочим тоже, но одна из их девушек в отпуске, а Алиса Рош болеет, в общем, они совсем не знали, как быть, пока кто-то не вспомнил о тебе. Просили прийти туда в половине десятого утра, я сказала, что ты придешь. Всегда лучше соглашаться, чем отказывать.
– Как они узнали, что я здесь?
– Ну что ты, об этом весь город знает. К половине девятого я приготовлю тебе завтрак, а ты надень что-нибудь благоразумное. Не слишком американское.
Лицо матери освещала довольная улыбка, и Эйлиш почувствовала облегчение, поскольку в последние дни начала страшиться разделявшего их молчания, да и полное отсутствие у матери интереса к ее жизни в Америке, хоть к каким-то подробностям этой жизни, обижало ее. Они поговорили, сидя на кухне, о Нэнси и Джордже, об их свадьбе и решили в следующий вторник съездить в Дублин, купить наряды к этому дню. Поговорили и о том, что подарить Нэнси на свадьбу.