Бруклин

– Не могу, – повторила мисс Фортини.

– Хотя бы намекните.

– Это связано с вашей семьей.

– С кем-то или с чем-то?

– С кем-то.

Эйлиш тотчас подумала, что у мамы сердечный приступ, или она свалилась с лестницы, или кто-то из братьев попал в Бирмингеме в беду.

– Кто? – спросила она.

Мисс Фортини, не ответив, снова пошла по коридору, в конце которого открыла последнюю дверь. И отступила в сторону, пропуская Эйлиш. Посреди маленькой комнаты сидел на стуле отец Флуд. Он неуверенно встал, подал мисс Фортини знак, чтобы она оставила его и Эйлиш наедине.

– Эйлиш, – произнес он. – Эйлиш.

– Да. Что стряслось?

– Это касается Роуз.

– Что с ней?

– Этим утром ваша матушка нашла ее мертвой.

Эйлиш молчала.

– Должно быть, она умерла во сне, – сказал отец Флуд.

– Умерла во сне? – переспросила Эйлиш, мысленно перебирая последние известия из дома и пытаясь понять, не было ли в письмах намека на что-либо дурное.

– Да. Все случилось внезапно. Вчера она играла в гольф и прекрасно себя чувствовала. Она умерла во сне, Эйлиш.

– И мама нашла ее?

– Да.

– Остальные знают?

– Да, и уже плывут почтовым судном домой. Бдение у ее тела состоится этой ночью.

А Эйлиш думала о том, как бы сбежать в торговый зал и тем остановить происходящее или хотя бы удержать отца Флуда от рассказа о нем. И, когда он замолчал, едва не попросила его уйти и больше никогда ни с чем таким не приходить, но тут же поняла, до чего это будет глупо. Он уже здесь. Она услышала его рассказ. Время вспять не повернешь.

– Я договорился, что ваша матушка придет в Пасторский дом Эннискорти, и мы позвоним ей из моей пресвитерской.

– Вам позвонил кто-то из тамошних священников?

– Отец Куэйд.

– Они ничего не напутали? – спросила Эйлиш и сразу подняла ладонь, чтобы не дать ему ответить. – Я хотела спросить, все случилось сегодня?

– По ирландскому времени – нынешним утром.

– Поверить не могу. Ведь ничто не предвещало.

– Перед тем как прийти сюда, я побеседовал по телефону с Франко Барточчи, он сказал, чтобы я отвел вас домой, еще я поговорил с миссис Кео, и, если вы назовете мне адрес Тони, я дам знать и ему.

– Что же будет дальше? – спросила она.

– Похороны состоятся послезавтра.

Мягкость его голоса, осторожность, с которой он избегал смотреть ей в глаза, заставили Эйлиш расплакаться. А когда он достал из кармана большой чистый белый носовой платок, явно припасенный как раз для такого случая, рыдания ее стали почти истерическими и она оттолкнула руку священника.

– И зачем только я сюда приехала? – спросила Эйлиш, понимая, впрочем, что вряд ли он разберет хоть слово. И потому приняла платок, высморкалась и спросила снова: – И зачем только я сюда приехала?

– Роуз хотела для вас лучшей жизни, – ответил отец Флуд. – Она совершила доброе дело.

– А теперь я больше никогда ее не увижу.

– Она очень радовалась вашим успехам.

– Я никогда ее не увижу. Разве не так?

– Все это очень печально, Эйлиш. Но Роуз ныне в небесах. Вот о чем нам следует думать. Она смотрит на нас. Все мы должны молиться за души вашей матери и Роуз, и знаете, Эйлиш, нам нужно помнить, что пути Господни отличны от наших.

– Лучше бы я никогда сюда не приезжала.

Она снова заплакала, повторяя: «Лучше бы я сюда не приезжала».

– На улице меня ждет машина, мы можем поехать прямо в пресвитерскую. Я думаю, разговор с матерью поможет вам.

– Я не слышала ее голоса с тех пор, как уехала, – сказала Эйлиш. – Только письма получала. Ужасно, но это будет мой первый разговор с ней.

– Я понимаю вас, Эйлиш. Наверное, и она чувствует то же самое. Отец Куэйд обещал заехать за ней и привезти в Пасторский дом. Думаю, ваша матушка сильно потрясена.

– Что я ей скажу?

В начале разговора голос матери срывался, да и звучал так, будто она обращалась к самой себе, и Эйлиш пришлось прервать ее, сказать, что ничего не слышит.

– А теперь? – спросила мать.

– Да, мама, теперь гораздо лучше.

– Она как будто спит, такая же, как утром, – сказала мать. – Я пошла будить ее, но она так крепко спала, что я решила ее не трогать. Но, спустившись в кухню, подумала: неладно что-то. Так не похоже на нее. И посмотрела на кухонные часы, и сказала себе: дам ей еще десять минуточек, а после поднялась к ней, тронула ее, а она холодная, ну точно камень.

– О господи, какой ужас.

– Я прошептала ей на ухо молитву о прощении. И побежала к соседям.

В трубке наступила тишина, которую нарушало лишь легкое потрескивание.

– Она умерла ночью, во сне, – продолжила наконец мать. – Так сказал доктор Кадиган. Она ходила к нему и ничего никому не говорила, и обследование прошла, и тоже никому ни слова. Роуз знала, Эйли, знала, что это может случиться в любую минуту – из-за ее сердца. У нее было больное сердце, сказал доктор Кадиган, и сделать ничего было нельзя. Она никому не сказала, просто жила как обычно.

– Она знала, что у нее больное сердце?

– Так говорит доктор, но она решила по-прежнему играть в гольф, вести себя как раньше. Доктор сказал ей, чтобы она поменьше уставала, но, говорит, даже если бы Роуз его послушалась, это все равно могло произойти. Я не знаю, что и думать, Эйли. Наверное, она была очень храброй девочкой.