Бруклин

– Искал вас и не нашел.

Внезапно заиграла иная музыка, и, взглянув на сцену, Эйлиш увидела, что состав оркестра изменился. Двое саксофонистов взялись за банджо и аккордеон, появилась пара скрипачей, за пианино села женщина. Ударник остался прежний.

Несколько танцоров вышли в центр зала, а остальные смотрели, как они с превеликой уверенностью и быстротой исполняют сложные движения. Вскоре к этим танцорам присоединились и другие, не менее искусные, а прочие гикали и покрикивали. Темп возрастал, инструменты вторили аккордеону, танцоры громко били каблуками в деревянный пол.

Когда аккордеонист объявил, что сейчас оркестр сыграет «Осаду Энниса», все начали выстраиваться для упомянутого несколько раньше «пляши-от-души». Тони предложил поучаствовать в танце, и Эйлиш сразу согласилась, хоть и не знала его фигур. Они выбрали группу, выстроившуюся в две шеренги лицом друг к дружке, между тем кто-то произносил в микрофон наставления. Последние в шеренгах танцоры, мужчина и женщина, выходят в центр, кружат там и возвращаются на свои места. Наступает черед следующей пары и так далее. Затем шеренги движутся навстречу одна другой, а когда сходятся, одна поднимает руки вверх и пропускает сквозь себя другую, оказываясь в результате лицом к лицу с новой шеренгой. Музыка заиграла, выкрики, смех, рев инструктора становились все более громкими. Кружение и повороты в центре, удары ног по полу. К последним тактам мелодии каждый танцор уже освоил, казалось, основные фигуры и движения. Эйлиш видела – Тони это нравилось, он очень старался проделать все правильно, но и следил за тем, чтобы не превзойти ее по каким-либо статьям. Он сдерживает себя ради нее, поняла Эйлиш.

Когда музыка стихла, Тони спросил, где она живет, а услышав ответ, сказал, что им по пути. В нем обозначилось что-то новое, столь невинное, нетерпеливое и светлое, что Эйлиш едва не рассмеялась, сказав: да, он может проводить ее до дома. И добавила, что возьмет пальто и встретится с ним снаружи. В гардеробной она поискала в очереди Долорес, но не нашла.

Снаружи подморозило, они медленно шли по улицам, прижавшись друг к дружке и почти не разговаривая. Впрочем, уже вблизи Клинтон-стрит Тони остановился и повернулся к Эйлиш.

– Вам следует кое-что знать, – сказал он. – Я не ирландец.

– Вы и говорите не как ирландец, – ответила она.

– Я о том, что во мне нет ирландской крови.

– Ни капельки? – Она засмеялась.

– Ни одной.

– Так откуда же вы?

– Я-то из Бруклина, – ответил он, – а вот мама с папой – из Италии.

– И что же вы делали…

– Я понимаю, – прервал ее Тони. – Я услышал об ирландских танцах и надумал пойти посмотреть, и мне понравилось.

– В Италии нет своих танцев?

– Я знал, что вы зададите этот вопрос.

– Уверена, они прекрасны.

– Я могу сводить вас туда как-нибудь вечером, но должен предупредить, там все ведут себя как итальянцы.

– Это хорошо или плохо?

– Не знаю, наверное, плохо, потому что, будь это хорошо, я отправился бы туда и сейчас не провожал вас домой.

Они двинулись дальше и промолчали до самого дома миссис Кео.

– Можно мне на следующей неделе зайти за вами? Мы могли бы сначала где-нибудь перекусить.

Эйлиш понимала – это предложение означает, что она сможет ходить на танцы без оглядки на чувства и мнения своих соседок. Даже на взгляд миссис Кео, подумала Эйлиш, это дало бы ей основательную причину не брать с собой Долорес.

На следующей неделе, направляясь из «Барточчис» в Бруклинский колледж, Эйлиш забывала о своих ожиданиях; иногда ей удавалось даже уверить себя, что думает она лишь о родном доме, о картинах домашней жизни, но после, словно резко очнувшись, понимала: нет, голову ее наполняет пятничный вечер, мужчина, с которым она познакомилась, с которым будет танцевать в приходском зале, зная, что под конец он проводит ее до дома миссис Кео. Мыслей о прежнем своем доме она сторонилась, подпуская их к себе, только когда писала или читала письма или пробуждалась от сна, в котором видела мать, либо отца, либо Роуз, либо их комнаты на Фрайэри-стрит, либо улицы родного города. Ей казалось странным, что простое предчувствие чего-то способно внушать мысль, будто она предвкушает свидание с родиной.