Брудершафт с Терминатором

— Огурцы в салат порежь да садись завтракать. Мы уже ели.

— Спасибо, что-то не хочется. Чаю выпью. Мы замолчали. Екатерина Ивановна стояла ко мне спиной, вроде бы всецело сосредоточившись на своей работе, и вдруг спросила:

— Тебя Лешка от мужа увел? — Я растерянно молчала, пытаясь найти правильный ответ. — Ясно, — вздохнула она. — Муж, поди, не чета моему охламону…

— Екатерина Ивановна…

— Молчи. Не знаю, что у вас там, только вижу, что он тебе не пара — если и зацепил чем, надолго не удержит. Ты в душу лезть к нему не смей, ты к мужу вернешься, а он… Не слушай меня, — совсем другим голосом попросила она. — Глупости болтаю. Не мое дело. Только ты меня пойми, сын у меня один и… — Она отвернулась, махнув рукой, а я тупо разглядывала узор на скатерти, не зная, что ответить, как объяснить ей. — На работу он не устроился? — вздохнула она. — Значит, врет, чтоб мать не расстраивать. Опять с дружками… Господи… не доведут они его до добра. Только разве он мать послушает. У меня хороший сын, — вытерев слезы, заявила она. — Хороший. Уж я-то знаю.

— Конечно, — пробормотала я. Мы растерянно смотрели друг на друга, пока я вдруг не попросила:

— Расскажите мне о нем.

— Чего ж рассказывать, — пожала она плечами. — У него спроси.

— Он со мной не откровенничает, — заметила я. Прозвучало это с неожиданной обидой.

— Может, и правильно. Отучили его душу открывать.

— Кто отучил? — спросила я, сама себе удивляясь — мне-то что за дело?

— Добрые люди, — усмехнулась Екатерина Ивановна, села на стул и посмотрела на меня с печалью. — Он хороший человек. Всегда таким был… и остался. Конечно, из тюрьмы он другим вернулся…

— Из тюрьмы? — ахнула я, хотя чему ж удивляться, там ему самое место.

Екатерина Ивановна нахмурилась.

— Выходит, не знала… Сидел он. Дружку спасибо. Были дружки — неразлейвода. В армии вместе служили, а после армии Лешка только на неделю домой объявился и к нему. Большие деньги стал зарабатывать, мне квартиру купил. Бог с ними, с деньгами, да и с квартирой… Дружок-то негодяем оказался, Лешка в тюрьму, а он живет себе припеваючи. Господь прощать велит, и я простила. А сын вряд ли. Характер не тот.

— Как зовут дружка? — с внезапно нахлынувшим страхом спросила я.

— Тебе зачем? — нахмурилась Екатерина Ивановна, встала, махнула рукой и заметила с досадой:

— Зря я тебе рассказала. Он узнает, мне достанется, и правильно: не лезь не в свое дело.

Я вышла на крыльцо в крайнем волнении. А что, если… Зачем гадать, надо поговорить с Алексеем. Зная его характер, нетрудно предположить, что разговаривать со мной он не станет. Но если догадки мои верны, выходит…

— Мама, — крикнула Сашка, появляясь из огорода, — я кузнечика поймала, хочешь покажу?

* * *

Прошло три дня. Я с трудом отличала их один от другого, мне казалось, мы живем здесь целую вечность. Я измучилась неизвестностью и, кажется, готова была сорваться в любой момент, но в последний миг, стиснув зубы, заставляла себя смириться. Что толку приставать к нему с вопросами, если он не желает на них отвечать. Одно радовало: Сашке дачная жизнь явно нравилась. И хотя каждый день она неизменно интересовалась: «Когда мы поедем к папе?» — услышав в ответ: «Через недельку», — удовлетворенно кивала и через минуту уже забывала о своем вопросе.

Деревенская жизнь оставляет очень мало времени для праздности, что позволило мне, живя в одном доме с Алексеем, видеться с ним в основном за столом. Он что-то там чинил на дворе, а я пропадала на огороде. После разговора с Екатериной Ивановной я спокойно, но твердо заявила, что ночевать буду в передней вместе с Сашкой. Екатерина Ивановна этому не удивилась.

На четвертый день, часов в девять вечера, когда мы с Сашкой были у соседей, Алексей уехал, ничего не сказав матери, и вернулся только через двое суток. Двое суток мы томились ожиданием, тщательно скрывая друг от друга свое беспокойство. Я не выдержала первой.

— Екатерина Ивановна, Алеша не сказал, куда он уехал? — кашлянув, спросила я. И вдруг покраснела и разозлилась на себя за это, да так, что повторила свой вопрос теперь уже гораздо увереннее.

— Нет, — покачала она головой. — Я думала, может, хоть ты знаешь.

— Он мне ничего не сообщил, — усмехнулась я.

— Мне тоже. Ничего не поделаешь — такой характер. Может, дела какие, — вздохнула она.

«Дела, — мысленно передразнила я. — Какие у него могут быть дела? Он взял мои деньги и бросил нас здесь… Впрочем, еще вопрос, что бы я сейчас делала, откажись он мне помочь».

Екатерина Ивановна беспокоилась за сына. Наверное, она привыкла вот так ждать его. не зная, где он, когда вернется, каждую минуту готовая выбежать на крыльцо… Я замечала, как она вдруг замирала, точно прислушиваясь к чему-то внутри себя, горестно вздыхала и шла дальше.