Бросок из темноты

Но лишь только старожилы подразделения догадались о том, что именно фамилия новенького бойца, а не все его казавшиеся потешными со стороны качества притянули к нему Егора, в сердце которого еще была жива память о друге, погибшем в самом первом бою. Разведчик часто вспоминал его и рассказывал о том, что жили они в одной деревне, где их родительские дома стояли совсем недалеко друг от друга. Что в сельской четырехлетке учились вместе и вместе проводили время в одной компании после уроков. Что работали на каникулах в одном колхозе и в одной бригаде. Что тот Козлов, которого он потерял в самом первом бою, приходился ему дальним родственником. Что судьба разлучила их на время, когда Егор после окончания школы-семилетки уехал, как отличник, продолжать образование в техникуме под Тулой. А встретились они только спустя два года, перед самой войной, когда Егор приехал домой на каникулы и вновь стал работать в колхозе. А еще через полгода, когда родная деревня была сожжена отступающими гитлеровцами, а для них закончилась оккупация, они увиделись в восемнадцатом запасном стрелковом полку, где вместе прошли курс молодого бойца. А потом вместе, в составе маршевой роты, шли к передовой, неся вдвоем ящик с патронами, лямки которого за время пути едва ли не до крови растерли им обоим ладони даже через суконные рукавицы.

Своего первого боя они вместе ждали в одной тесной стрелковой ячейке, изредка выглядывая из нее, чтобы посмотреть через бруствер на вражескую передовую и широкое поле перед ней, усыпанное заснеженными холмиками, на поверку оказавшимися телами павших в предыдущие дни, во время множества атак, красноармейцев. Не зная, что их ждет впереди, они приняли от взводного и тыловика-старшины по две обоймы патронов, по порции фронтового водочного довольствия. А потом просто сидели и ждали, когда их поднимут и поведут в бой.

Этот самый первый бой потом десятки раз снился Егору в жутких кошмарах. Едва погружаясь в сон, он начинал чувствовать удары пулеметных очередей по барабанным перепонкам. А рядом падали на снег его товарищи, что шли с ним в одной цепи на немецкие окопы. И одна из первых огненных стальных струй будто выбила из строя и смела, прибив к земле, красноармейца Козлова, распоров ему грудь и вырвав из него жизнь. А потом он все приходил и приходил к Егору во сне и жаловался на ужасный холод в открытом поле и продолжающиеся кровопролитные атаки на вражеские позиции. Он будто бы сам подводил друга к своему прикрытому снегом телу и жаловался, что мертв уже несколько дней, а ему все еще достаются немецкие пули при отражении натисков советской пехоты.

Поначалу Егор невольно сравнивал своего старого низкорослого, коренастого, немного ленивого и очень говорливого весельчака друга с тем новеньким, что прибыл к ним во взвод. Этот был выше ростом, абсолютно не активный, молчаливый и трусливый настолько, что даже в уборную боялся ходить один, всеми способами пристраиваясь к Щукину, когда тот следовал туда или в любом другом направлении, будь то солдатская столовая, баня или землянка. Козлов, который всем своим видом и поведением явно претендовал на роль объекта для шуток и издевательств сослуживцев, избегал всего этого только лишь благодаря Егору, авторитет которого среди разведчиков был невероятно высок. Новичка не трогали, а лишь только посмеивались над ним и немного подшучивали, причем ровно настолько, насколько мог выдержать и позволить его старший товарищ.

Со временем Козлов, следовавший за Щукиным повсюду, словно хвост, стал надоедать тому и прежде всего тем, что портил в душе разведчика память о старом друге, облику которого тот совершенно не соответствовал. Но, не зная, как отвязаться от новичка, Егор просто терпел его и негласно приглядывал за ним только лишь потому, что тот мог куда-нибудь вляпаться и подвести тем самым весь взвод.

– Вставай, – негромко произнес разведчик, легко пиная носком валенка под зад сидящего под деревом на снегу Козлова, – и приходи в себя, пока лейтенант тебя не увидел.

Тот произнес что-то невнятное в ответ и совсем уронил голову на грудь, сморенный не то порцией самогона, не то смертельной усталостью, свалившейся на него и на всех остальных за время марша.

– Да оставь ты его! – услышал Егор за спиной голос сержанта. – Пусть подремлет. Лейтенанту еще минут десять не до нас будет. Все возле гаубицы трется.

Не сговариваясь, они оба встали так, что взгляды их оказались направленными туда, где, по прикидкам Егора, всего в нескольких километрах от этого места должна была располагаться его родная деревня, когда-то варварски сожженная отступающими фашистами.

Это случилось ровно год назад. Контрнаступление Красной армии под Москвой сделало свое дело. Гитлеровцы не выдержали и отошли, оставив после себя выжженную землю и безжизненные, почти безлюдные просторы. Деревня Егора, как и все окрестные селения, пылала, объятая огнем. Жители спасались как могли, убегая, как правило, в ближайший лес с теми вещами, что успевали схватить перед тем, как выбраться из поглощаемого жарким пламенем собственного дома.