Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов

Действия каждого были детально расписаны, многократно отработаны.

В кассу сборов за уже приготовленными для него инкассаторскими сумками шел самый молодой, бывший десантник, на днях подавший заявление в ЗАГС. Если сумок было много, ему обычно помогал один из милиционеров, которых выделял дежурный наряд.

Второй сборщик — старший и самый опытный, без пяти минут дедушка — на заднем сидении охранял собранную выручку — уже опечатанный мешок с деньгами.

Оружия раньше времени он обычно не вынимал, внимательно наблюдал за тем, что происходит вокруг. После возвращения молодого сборщика он же складывал принесенные сумки во второй мешок.

Третий — бывший афганец, водитель–инкассатор — тоже присматривал за окружающим.

Все трое работали вместе не первый месяц, были знакомы семьями. Понимали друг друга с одного взгляда.

— Взгляни, что тут сегодня делается, — въезжая под знак, водитель головой показал вперед, на перрон. — Сколько мужиков…

— И на всех пыжиковые шапки.

Старший заметил:

— Делегаты. Там у них были ларьки в Кремле. По–дешевке…

— Вот куда бы попасть…

Молодой вздохнул. Был он лимитчик, жил в общежитии, как и его невеста.

— Перебьешься, — старший зевнул.

Свой инкассаторский объезд они начали еще засветло и приехали на вокзал притомленные. Это была их пятьдесят первая — и последняя — точка…

Обычный рядовой маршрут…

К финалу, как обычно, собранная сумма выглядела астрономической. На вокзале к ней должна была прибавиться выручка билетных касс пригородного и дальнего следования.

Ничего необычного не предстояло.

Глава четвертая.

ГОЛИЦЫН, ВОЛОКОВ, СУБАНЕЕВ

Инкассаторов ждали.

Голицын — без шапки, в куртке — «аляске» с синтетическим подбоем, руки в карманах — показал Волокову на их машину. Между «икарусами» машина с уже известным им номером проскользнула на перрон.

Волок отозвался:

— В самое времячко…

На нем была видавшая вида милицейская шинель с погонами лейтенанта и форменная фуражка.

Оба прохаживались вдоль торца здания.

Вокзальное радио доносилось сюда лишь изредка — обращения к депутатам, марши… В какую–то минуту оба сразу поняли:

— Началась посадка!

— Дел теперь у них хватит…

Только бы наш комитетчик не сменжевался…

В проведение операции внесли коррективы.

От черной «волги» с престижными номерами отказались.

Виталька Субанеев теперь находился в своем зеленоватом «жигуле» по другую сторону вокзала, на багажном дворе. У заднего стекла лежала милицейская форменная фуражка.

На гаишников вид милицейской атрибутики в автомобиле, рядом с дорожной аптечкой, всегда действовал успокаивающе. Субанеев обычно разъезжал с нею .

Он сидел спокойно. Ему не были видны ни его кенты, ни служебный вход в кассы. В любую минуту он мог быть востребован.

— Думаю, сегодня не подведет…

Волок по обыкновению был надежен и невозмутим.

Напряг у Голицына, напротив, выражался в непривычной для него говорливости. Непрерывно острил.

— Тут наш Клондайк, Волок… Ты, конечно, слышал, что это такое… Он поигрывал мускулами под курткой.

— Джек Лондон?..

— Точно. Главная выручка наша идет отсюда. Собранная инкассаторами сумма тут удваевается.

— Прекрасно.

Так же невозмутимо Волок вел себя и раньше — в прокуратуре, когда следователь запугивал его общей с уголовниками камерой в тюряге, требуя, чтобы он назвал, кто вместе с ним избил вора–домушника на допросе…

— Иначе и быть не может…

В обстановке, когда вокзал наполнен спецслужбами, инкассаторы должны были расслабится еще больше обычног.

— Вот они…

Автомашина «ГАЗ–24» отделения Госбанка прошла перрон узкой протокой между спецтранспортом, свернула к кассе доходов. Инкассаторы остановилась метрах в десяти от служебного входа, за цементным бордюром.

Голицын мигнул.

— Расходимся…

Оба переместились.

В закутке, между вокзалом и багажным двором, было тихо и пусто. С места, у которого Волоков оказался теперь, инкассаторская «волга» была видна целиком.

Волок украдкой наблюдал.

Ничего особенного в машине не произошло.

Сборщик, сидевший рядом с шофером, быстро вышел, с сумками направился в кассу. На вид ему было не более двадцати трех–двадцати пяти, он был без кашне, под курткой мелькнула защитного цвета сорочка и тельник под горло.

" Десантник или моряк…»

Старший инкассатор на заднем сидении — с крупным одутловатым лицом, с усиками — откинулся на мешок с выручкой, что–то сказал водителю. Тот засмеялся.

В горле у Волока запершило: для крепости духа они с Голицыным долбанули по стакану коньяка.

" Надо было еще! На посошок!»

Их черед наступал в последний момент, когда первый сборщик с сумками, полными денег, возвратится из кассы назад, в машину.

От волнения ли или от пронизыввающего ветра Волок не почувствовал выпитого.

В голове было пусто. Быстро бежали секунды.

Вспомнилось вдруг. На занятиях по философии в Академии МВД СССР вбивали:

«Движение и время как способы существования материи…»

А он сидел перед преподавателем пень–пнем…

А все, оказывается, как просто!

Время, которое он, Волок, ждет с пистолетом, с патроном в патроннике. И движение молодого сборщика к выходу из кассы…Вернется сборщик и начнется его, Волока, и Голицына движение. И одновременно потянется время, которое им