Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов

— Нервы сейчас у всех ни к черту! — старший из конвоиров полноватый, с бесцветными бровями, в конопушках на лице, надел на него наручники, подтолкнул к дверям. — Пошли!

— Машину вызвали? — спросил его следак.

— У нас есть.

В Бутырку доставляли в «волге» родного транспортного Управления. Дежурный взял ее на вокзале у Картузова. Водила был тот самый, что вез Картузова, его и Авгурова из министерства. Конвоиры были тоже менты — из дивизиона. «Дикая дивизия».

Петрович не знал, как себя вести в таких обстоятельствах. На всякий случай делал вид,что не узнал арестованного.

Тем не менее Саид попросил:

— Петрович, у меня просьба. Пожалуйста. Позвони полковнику Авгурову. Скажи, где я !

Петрович не ответил. На этот счет у него не было никаких инструкций. Саид понял:

" Бесполезно. Не передаст…»

Ехали какими–то незнакомыми скучными улицами — ни витрин, ни вывесок. Одни пятиэтажные хрущебы. Ему даже не разрешили купить по дороге сигареты.

Везти в тюрьму — тем более своего — мента! — не каждому понравиться. Конвоиры хотели скорее освободиться.

Саиду до самого конца, пока не подъхали к тюремным воротам, в голову лезли одни пустяки:

" Почему машина вокзала, а не Управления и не транспортной прокуратуры?

Повидимому, с транспортом напряженка. Авгуров, например, сам у всех просит…»

Постепенно сквозь всякий сор стали пробиваться мысли более существенные.

Его арестовали за чепуху — за то, за что ни в России, ни у него в республике ни одного стоящего мужчину никогда еще не лишали свободы.

" Ну, попросили мяса на шашлыки — ну, мясник отказал!»

Они же его за это не оскорбили, не ударили. А порно… Они же не подкинули ему похабную эту видеокассету! Она действительно у него была! Почему же ее оставили без внимания…

Всю процедуру по приемке и оформлению в Следственный Изолятор номер 2 — в просторечии, в Бутырку — оформили быстро.

Лишь в боксе — в плохосвещенном, душном ящике — без шнурков, без ремня, даже без сигарет, — он осознал, наконец, что с ним произошло и почему!

" Я их не интересую! Меня арестовали, чтобы дотянуться до моего родственника! Мне будут мотать срок, чтобы забросать грязью Авгурова! Позор ждет меня и мою маму! Бедная мать!»

В Москве он часто ее вспоминал.

Мать его была необыкновенным человеком. Простая аульская женщина, она поехала в город и стала учительницей, а потом вернулась в аул и выучила не одно поколение сельских ребят. Некоторые из них даже стали очень большими людьми. За свою работу мать получила орден. О ней писали газеты. Ее имя узнала вся республика.

— О–о–о!

Саидов даже застонал от унижение и гнева. И, видно, громко. Открылось очко в двери, чей–то глаз впился в арестованного — огромный, в окружении очка.

Глаз покружил по грязно–зеленоватым стенам, щербатым и бугристым чтобы на них не писали — после чего очко снова закрылось.

Саидов сжал локти. Необходимо было что–то предпринимать. Но сначала следовало успокоиться.

Он исследовал стены.

Несмотря на их бугристость, люди, сидевшие здесь до него, умудрились оставить о себе память: они счищали поверхностный слой краски, писали короткие многозначительные послания.

Он стал читать:

" Отец и любимая, простите!»

" Боже! Спаси и сохрани наши грешные души!»

" Ты — не первый и не последний…»

Надписи большей частью были мудрыми.

Неожиданно и его посетила светлая мысль.

" Контролер!» Этот, за дверью!.. Тот, что сейчас смотрел. Еще два часа назад мы были коллеги! Менты! Служили одному хозяину!»

Разные службы, а министерство одно.

«Их, наверное, тоже сейчас таскают — мероприятия по поддержанию порядка в дни Съезда. Тоже, небось, мотается в дополнительную смену где–нибудь на площади или на вокзале… Он должен помочь!..»

Саид решил попытаться — подкладкой пиджака удалил одну из записей на стене против двери, потом снял туфель, резиной каблука, вывел:

" Я–мент. 3000р» — и рядом номер телефона Авгурова.

Потом постучал в дверь.

МЕНТЫ

Вокзальные розыскники, месившие грязь на перроне, все, как один, не сомневались в том, что во время разъезда делегатов на платформе прозвучал выстрел.

Игумнов разослал людей по станции.

— Расспросить, разузнать, разведать. Встретиться со своими людьми. Не исключено, что кто–то слыхал, видел…

Наорал на Цуканова, который высказался в том смысле, что:

— Скубилину с Картузовым не колышет, а нам чего? Больше всех нужно?!

— Не понял еще? — Заорал Игумнов. — Да случись что — нас сразу сделают крайними! До пенсии не доработаешь…

— Скубилин–то был тут!..

— Да что мне Скубилин? С ним теперь ни воровать, ни караулить!

— Ладно, — Цуканов не хотел ссоры. — Убедил! Давай мне сектор, дай Надю, слушаков Высшей Школы… — Брюхатый зам был опытный розыскник — когда хотел, умел работать.

Большое начальство в их дело не вмешивалось.

Отъехало, заперлось по кабинетам…

Спецслужбы плохо контактировали между собой.

Власть на вокзале на короткое время перешла к оперативникам, к начальнику розыска. К Игумнову. Он не был против. Нельзя сказать, что был вовсе лишен честолюбия.

Перрон нарезали на сектора. Транзитные залы, платформы взяли под наблюдение, теперь уже не на бумаге, не для отчета.