Зато уж сама полиция даже в наицивилизованнейших странах всегда готова к неадекватному применению силы и к нарушению закона во имя «пользы дела». И ничего другого быть не может. У людей, ежедневно сталкивающихся с самыми ужасными и мерзкими проявлениями человеческой природы, не может сохраниться тот же образ мира, а следовательно, то же представление об адекватности, что у мирного обывателя, для которого сильнее хама зверя нет. Даже во французских фильмах, не говоря уже об американских, полиция постоянно начинает допрос с затрещин. Время от времени такие случаи попадают в газеты, и очень хорошо, что попадают, и все-таки… Все-таки, если полиция сделается такой же мягкой и законопослушной, как те, кого она защищает, то правовым нигилизмом, решительностью и устрашающим оскалом придется обзаводиться самим защищаемым. Но если полицейский обзаведется ценностями интеллигента, а интеллигент ценностями полицейского, ни от того, ни от другого не будет никакого проку. Ценности интеллигентов и «силовиков» всегда должны соперничать и никогда не побеждать друг друга.
Похоже, подобное разделение функций (а значит и ценностей) сложилось и на международной арене. Кучка стран-счастливчиков оказалась в некоем заповеднике, обретя возможность жить по сравнительно гуманным законам, и это огромная удача для всего мира — обретение реторты, в которой вырабатывается образ цивилизованного будущего, в том числе и для мира джунглей. Но обитатели заповедника должны понимать, что такое будущее для остального мира наступит отнюдь не завтра, если вообще когда-нибудь наступит. И если они заставят тех, кто охраняет границу меж диким лесом и их уютным уголком, жить по законам заповедника, то в скором времени они сами будут вынуждены вернуться к архаическим дикарским доблестям — или погибнуть.
Многим обитателям заповедника, правда, «пограничники» представляются едва ли не самой опасной частью дикого леса — по той же причине, по которой маменькин сынок больше всех ненавидит сначала бонну, затем полицейского… Просто он не видел никого страшнее. Но взрослые-то люди догадываются, какие чудовища поднимут головы, если убрать тех, кто внушает опасение в мирной жизни — одновременно помогая сохранить эту мирную жизнь. Уберешь самого сильного, заинтересованного в сохранении выгодного ему равновесия, — тут же начнется свалка между униженными и оскорбленными, мечтающими взять реванш за свои унижения. А потом придется убирать нового победителя…
Беда в том, что, не выдержав экзамен на мальчишескую храбрость, по-настоящему повзрослеть по-видимому невозможно — так и будешь вечно думать не о пользе дела, а о мести (хотя бы в социальных теориях) своим обидчикам и тем, кто на них похож (хотя бы силой и уверенностью в себе), звать на их головы какую-то карающую руку…
Вот Финляндия на пять с плюсом выдержала экзамен на архаические доблести — и после огромных для маленькой страны человеческих и территориальных потерь начала вести себя с исключительной мудростью: не раздражать могучего опасного соседа, но использовать его в своих целях (в отличие от некоторых других соседей по балтийскому побережью, кто, в роковой миг сдавшись практически без боя, до сих пор швыряет гнилые помидоры вслед ушедшей армии). Россия сдавала экзамен на храбрость целые века, и ей тоже пора сделаться взрослой: не мстить и не угождать, а использовать.
Не ожидая мудрости, а тем более снисходительности ни от униженных, ни от небитых. Ибо жизнь в клетке, равно как и жизнь в заповеднике, легко порождает безответственность и слепоту. Одних о страшном опыте заставляет забыть обида — другие просто не догадываются, какой жесткости, а порой и жестокости требует вековая борьба за выживание. Каждый народ вырабатывает свой менталитет, свои представления об адекватности в ответ на свои собственные, а не чужие исторические испытания, и тем, кто действительно хочет видеть Россию мягкой, следует создать ей тепличные условия — тогда через пару десятилетий она тоже уподобится обитателям заповедника.
Только в интересах ли это других обитателей? Физически слабые страны выживают за счет равновесия между сильными, и не прекрасная Финляндия, но опасная Россия является одним из опорных столбов этого равновесия, той крыши, под которой расположились кроткие и законопослушные. Конечно, опорный столб не должен быть слишком нервным, не должен подпрыгивать от всякого укола. Но если он сделается мягким и осядет вся крыша? Достанет ли силы и решимости заменить его у тех, кто сегодня недоволен его чрезмерной жесткостью? Сделался ли мир безопаснее, когда годы покоя смягчили сердца советских людей, пробудив в них доверчивость и самокритичность?
Боюсь, Россия должна защищать и битых, и небитых от их же собственной недальновидности.