Я настаиваю на том, что взгляд прагматика на человеческую природу гораздо более наивен, чем взгляд романтика: человек — не какой-то особенный аристократ духа, а всякий человек, покуда он остается человеком — живет и может жить только грезами, иллюзиями. Разумеется, я говорю не о галлюцинациях душевнобольного, не имеющих ничего общего с реальностью, — я говорю о том, что решительно всякий реальный объект, который мы любим или ненавидим, мы непременно идеализируем либо демонизируем — или уж, как минимум, погружаем в воображаемый контекст, внутри которого предмет нашей симпатии или антипатии приобретает смысл, коего он сам по себе не имеет. Слабость прагматического взгляда на человека вовсе не в том, что он низок или оскорбителен, — слабость его в том, что он чрезвычайно далек от истины. Прагматический взгляд на человеческую природу исходит из той, часто неосознанной, посылки, что для человека физические ощущения неизмеримо важнее, чем душевные, психологические переживания. Тогда как дело обстоит скорее обратным образом.
Кто спорит — достаточно интенсивная, достаточно продолжительная пытка болью, голодом, страхом почти каждого заставляет рано или поздно забыть обо всех высоких фантазиях и мечтать только об одном — чтобы пытка прекратилась. Однако это вовсе не означает, что пытка вскрывает истинную сущность человека, обнаруживает его истинные потребности — нет, пытка вовсе не обнажает, но
Именно поэтому и государство должно едва ли не в первую очередь обслуживать фантазии человека, его удовлетворяемые этими фантазиями психологические потребности. Одной же из самых важных наших потребностей является потребность иметь — всегда воображаемую — картину мира, в которой мы представляемся себе красивыми, значительными и даже бессмертными. По крайней мере, причастными к чему-то долговечному, переходящему из поколения в поколение.
Пожалуй, наиболее долговечное в нас и есть наиболее человеческое. А потому смотреть на вещи с точки зрения вечности очень часто означает ставить на первое место наиболее человеческое в людях.
Так или иначе, предлагаю всем желающим посмотреть на все сегодняшние проблемы, не сходящие со страниц газет и телевизионных экранов, с точки зрения того, какой след они оставят «в вечности», как они будут выглядеть в глазах наших потомков. Вполне возможно, что наши ответы со временем превратят набросок новой парадигмы в реальную политическую программу.
Долговечным бывает только то, что поражает воображение, а в веках живут вообще одни лишь легенды. Поэтому, если Россия хочет жить долго («вечно»), ей абсолютно необходимы люди-легенды, события-легенды. Люди, нацеленные на дела, способные жить в памяти потомков, — эти люди и составляют национальную аристократию. Именно благодаря своей аристократии и выживают народы: их сохраняет не территория и не экономика, а память о великих предках (система легенд и фантомов) и надежда (греза) когда-нибудь оказаться их достойными. Да, сохраняют коллективные иллюзии, становящиеся смертельно опасными для народа, если они уходят слишком далеко от наблюдаемых фактов, и ведущие к распаду нации, если они исчезают вовсе.
Следовательно. Те, кого действительно ужасает стон «Россия погибает!», должны признать первейшей национальной задачей развитие национальной аристократии, расширение круга людей, мечтающих поражать воображение, свое и чужое, и этим оставить след в памяти потомков. Это, разумеется, не отменяет ни борьбу с бедностью, ни борьбу за увеличение пенсий, за качество здравоохранения и прочая, и прочая. И все-таки одновременно с этим нужно делать ставку на особо одаренных во всех областях человеческой деятельности. Если даже ради этого придется пожертвовать какими-то процентами жизненного уровня и экономической эффективности. Государство не производственная корпорация, оно существует для служения гораздо более долговечным ценностям — без которых и сиюминутные начинают хиреть, как организм без витаминов. Иллюзия красоты и бессмертия (если только это не одно и то же) — ее поддержание есть не что иное как борьба с эстетическим авитаминозом.