Броненосец «Анюта»

Издалека доносилось приглушенное расстоянием нервное хлопанье пушек-автоматов: наши катера-охотники отбивались от наседавших «мессеров».

Было ясно, что и лимузину предстояли, и, можно сказать, очень скоро, встречи с немецкими самолетами.

- Наблюдать за воздухом! - сказал Аклеев Кутовому и Вернивечеру.

И едва он успел возгромоздить «максим» на крышу каюты, как Кутовой крикнул: «Воздух!» - и пристроился рядом с ним со своим ручным пулеметом.

«Мессершмитт» шел из-под солнца на высоте около двух тысяч метров. Он быстро приближался, заметно увеличиваясь в размерах.

- Стрелять только по моей команде! - почему-то шепнул Аклеев Кутовому, как будто летевший немец мог услышать его слова.

- Та хиба же вин там чуе? Ты говори громко. На мой ответ, - фыркнул Кутовой, и на его смугловатом с редкими оспинками лице появилась неожиданно такая милая и добродушная улыбка, что Аклеев, несмотря на серьезность момента, в свою очередь, улыбнулся и смущенно махнул рукой.

И сразу обоим стало легко, как рукой сняло напряжение, в котором они только что находились. Теперь они ожидали страшного момента, когда придется открывать огонь, так спокойно и уверенно, будто и впрямь их пулеметы, не приспособленные для зенитной стрельбы, могли серьезно противостоять пушкам и пулеметам приближавшегося немецкого истребителя.

Но открывать огонь не пришлось. «Мессершмитт» сделал несколько кругов над подозрительной скорлупой и, очевидно, решив, что игра не стоит свеч, продолжал путь к берегу. А может быть, он уже израсходовал свой боезапас и возвращался на базу за новой порцией снарядов и патронов.

- Отбоя тревоги не будет? - спросил Кутовой, чтобы только что-нибудь сказать, и, получив ответ, что не будет, понимающе кивнул головой.

Пролетели еще два самолета, прогудели над самым лимузином и, тоже ничего не предприняв, улетели восвояси.

- Ну, так ще воевать можно, - сказал Кутовой. - Мы их не трогаем, они - нас. Только шея болит. Бо все время с задранной головой, как индюк.

- Еще война не начиналась, - ответил ему Аклеев. - Еще навоюемся до Новороссийска.

- И це верно, - охотно согласился Кутовой и, помолчав, добавил: - А я б сейчас ведро каши съел…

- Гречневой? Или какой другой? - усмехнулся Аклеев.

- Ну, пускай гречневой. Абы с салом.

- А мне бы дал?

- А то нет? Да мне в крайности и полведра хватит, - великодушно заявил Кутовой, хотел рассмеяться, но только крякнул и сказал: - Хоть бы воды попить маленько…

- Так вот что, друг, - очень серьезно сказал ему Аклеев, - продовольствия у нас нету и воды тоже нету. Так что давай забудем о таких разговорах. А то только зря дразнит аппетит.

- Это можно, - ответил Кутовой самым что ни на есть бодрым тоном, и оба они вспомнили, как, вызвавшись вчера прикрывать отход батальона, выбросили из своих сумок консервы и хлеб, чтобы взять с собой побольше патронов. Вспомнили и нисколько не пожалели, потому что раз война, значит только так и нужно поступать.

Сидеть за рулем в моторной рубке во время воздушной тревоги было для пулеметчика Степана Вернивечера горше смерти. Он сознавал, что раз он один умеет обращаться с мотором, то тут уж ничего не поделаешь. Но он все равно злился и чертыхался с необычным даже для него ожесточением.

Он слышал, как наверху один за другим прогудели три «мессершмитта». Каждый раз его небольшое, ладное и мускулистое тело напрягалось, он крепче ухватывался за штурвал и начинал наугад описывать зигзаги. Его бесила полная неизвестность. Что там происходит в воздухе? Почему не стреляют Аклеев и Кутовой?

Вернивечер понимал, что раз никто к нему в рубку не приходит, значит опасность еще не миновала. И все-таки он с трудом удерживал себя, чтобы не выскочить хоть на одну секунду на корму узнать обстановку, самому глянуть на пролетающие над лимузином машины.

Так прошло с полчаса, а может быть и больше, и Вернивечер, окончательно потеряв терпение, уже собрался было кликнуть кого-нибудь; когда в рубку ворвался Аклеев.

- Право руля! - крикнул он.

И Вернивечер положил право на борт.

- Видишь? - спросил Аклеев.

- Теперь вижу, - сказал Вернивечер. - Торпедный катер.

- Только ты ему бортов не показывай!… Держись к нему носом и действуй по обстановке! - одним духом выпалил Аклеев и стремглав помчался обратно к своему пулемету.

Торпедный катер шел в атаку на предельной скорости, наполовину выскочив из воды, вздымая высокие и тяжелые стены белой пены. Низкий рев его мотора приближался с неотвратимостью бомбы.

А лимузин еле заметно колыхался на месте, носом к атакующему врагу, и ждал, когда тот приблизится на дистанцию прицельного огня.

Вот немцы остервенело застрочили из пулемета, и густую, как бы желатиновую, поверхность воды зарябили всплески пуль.

Потом, сотрясая легкое тело лимузина, застучали пулеметы Аклеева и Кутового. А Вернивечер должен был в это время сидеть в своей постылой рубке за штурвалом. Занятие для пулеметчика!

Он всматривался в приближавшийся торпедный катер, прислушивался к очередям своего «максима», из которого сейчас бил по врагу Никифор Аклеев, и чертыхался. Эх, ему бы ударить по фрицам! Он бы им дал жизни!