Читаем Бродящие силы. Часть II. Поветрие полностью

В условленный день и час учитель явился на урок. Первый прием, сделанный ему, был далеко не любезен. Едва ступил он в переднюю, как косматая, средней величины собака, злобно рыча, бросилась к нему на грудь, стараясь допрыгнуть до его лица. Мать Бредневой, седая старушка с добродушной, незначительной физиономией, впустившая Ластова, совсем растерялась.

– Ах ты, Господи! Ксеркс, куш!

Но в это время нижняя челюсть Ксеркса очутилась уже в железных пальцах гостя, которые, как видно, сжимали ее не очень-то ласково, потому что бедное животное, извиваясь змеем, жалобно завизжало, напрасно силясь высвободить челюсть из неожиданных тисков.

– Что, голубчик, непривычно? – говорил учитель, трепля его свободною рукою по взъерошенному хребту. – Ну, ничего, ступай, будет, я думаю, с тебя.

Он разнял пальцы. Поджав хвост и тихо ворча, побежденный Ксеркс поспешил ретироваться за перегородку, отделявшую прихожую от кухни.

– Экая злая собачонка! Но она умна и верна, вот за что мы ее и держим, – извинилась г-жа Бреднева, все еще не оправившаяся от перепуга; потом взглянула приветливо-вопросительно на гостя: – Г-н Ластов?

– Так точно, – отвечал он. – А вы, если не ошибаюсь, матушка Авдотьи и Алексея Петровичей?

– Да-с, да-с. Но не причинила ли она вам боли, Боже сохрани?

– Нет, – улыбнулся Ластов, – ей, во всяком случае, было больнее, чем мне. Но мы будем еще добрыми друзьями. Дети ваши дома?

– Да, они только что за книжками. Не угодно ли войти?

Она повела учителя во внутренние покои; их было весьма немного: всего два. Первый, довольно просторный, был разгорожен во всю длину зеленой, штофной драпировкой, за которой должно было предполагать кровати. Меблировка, комфортабельная и полная, напоминала о лучших временах. Дверь во вторую комнату была притворена; старушка тихонько просунула в нее голову.

– Дуня, можно войти? Г-н Ластов пришел.

– Разумеется, можно, – ответил изнутри голос дочери. – Попросите его сюда.

Г-жа Бреднева толкнула дверь и пропустила вперед гостя. Комната эта по объему была вдвое меньше первой, с одним лишь окном, перед которым за рабочим столиком занимались при свете полуторарублевой шандоровской лампы гимназист и сестра его. После первых приветствий между наставником и питомцами старушка смиренно исчезла, взяв с собой и сына.

– Что вы тут поделывали? – осведомился Ластов, когда они с ученицей остались одни.

– А латынь подзубривали, – отвечала она, – исключения по третьему склонению:

Panis, piscis, crinis, finis,Ignis, lapis, pulvis, cinis…

Спросите-ка меня что-нибудь, Лев Ильич? Вот Кюнер. Чтобы удовлетворить ее желанию, Ластов стал перелистывать поданную грамматику.

– Как же infinitivum futuri passivi от caedere?

– Это что такое?

– Глагол: caedo, cecidi, caesum, caedere.

– Мы еще не дошли до глаголов… – отговорилась в минорном тоне девушка. – Вы бы переспросили исключения по третьему…

– Извольте. Скажите мне исключения мужского рода на es?

– Мужского же на es

Суть palumbes и vepres

– А «лес»?

– «Лес»? – Бреднева стала в тупик. – В самом деле, ведь лес мужского рода, – проговорила она раздумчиво. – Отчего же его не привели тут?

– Оттого, – усмехнулся Ластов, – что он пишется не рез е s, а через п с.

Два розовых пятнышка выступили на бледных щеках ученицы; она принужденно улыбнулась.

– Ведь вот как иногда бываешь глупа! Точно обухом хватили. Русское слово, конечно, не может быть в исключениях латинского языка.

– А как ваши познания в естественных науках? По какой части естественных наук вы сильнее?

– Да по всем слабее! У нас ведь в женских учебных заведениях на естественную историю смотрят как на игрушку, на собрание фокусов. Вот другое дело – история неестественная! В той я действительно сильна; из нее у меня всегда стояли пятаки с плюсом. Вы, Лев Ильич, должны ознакомиться с познаниями вашей ученицы по всем отраслям знания. Задайте-ка мне вопрос из истории?

– Если желаете. Что было главным мотивом для крестовых походов?

– Да вы не так спрашиваете… Спросите какой-нибудь факт.

– Когда начались крестовые походы?

– Ну, уж какой легкий вопрос! Первый крестовый поход был от 1096-го до 1099-го, второй…

– Так; но до или после рождества Христова?

– Дайте подумать… Боже мой, как же я это забыла?

– Да из-за чего, собственно, состоялись крестовые походы? Ведь из-за гроба Христова?

Кровь бросилась в голову девушке.

– Какая я бестолковая! Вот вам наше женское воспитание! Все выучено как-нибудь, для урока только, без толку, без связи. В эту минуту я, кажется, не в состоянии даже сказать вам, кто прежде царствовал: Александр Македонский или Александр Великий?

Сострадательная улыбка появилась на губах учителя.

– А и то, постарайтесь-ка припомнить: кто из них жил раньше?

Бреднева глубокомысленно устремила взор в пространство. Вдруг она вздрогнула и закрылась руками.

– Ах, батюшки мои, да ведь это одно и то же лицо!

– Не падайте духом, – старался утешить ее Ластов. – Ничто не дается вдруг. Как возьметесь толково за дело, так все еще, даст Бог, пойдет на лад.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза