Бродящие силы. Часть I. Современная идиллия

Зрители, любовавшиеся невиданным зрелищем с притаенным дыханием, только теперь очнулись от очарования. Все заговорило, задвигало стульями.

– А в самом деле, очень недурно, – заметила Лиза, – лучше даже, чем днем.

– Ах, нет, ma chere, – возразила Наденька, – бенгальское освещение – искусственное, следовательно, хоть и поражает сильнее, но не может сравниться с дневным, естественным.

– Ты сама себе противоречишь, моя милая. Ведь бенгальское освещение, говоришь ты, действует на тебя глубже дневного?

– Глубже.

– А между тем в нем нет для тебя ничего неприятного?

– Нет, оно даже, может быть, приятнее дневного, но оно искусственное, а следовательно…

– Полно тебе сентиментальничать! – прервала Лиза. – Есть разве какое существенное различие между освещением того или другого рода? И здесь, и там происходит не более как сотрясение эфира, игра световых волн на одном и том же предмете – воде, и в том, и в другом случае раздражается зрительный нерв, и чем приятнее это раздражение, тем оно и благороднее: всякое ведь сотрясение эфира естественно, неискусственно. Солнце могло бы точно так же светить бенгальским огнем, как светит теперь своим обыкновенным светом, и тогда ты сама не нашла бы в таком освещении ничего неестественного.

– Да вам хоть сейчас в профессора! – заметил шутливо один из молодых людей.

– Сестра молода, – отвечала серьезным тоном экс-студентка, – всякая новая мысль нелишня в ее годы.

– Вы говорили про раздражение зрительного нерва, – вмешался Змеин. – Я должен заметить, что прежде всего раздражается в глазу сетчатая оболочка, а уж от этой раздражение передается чрез зрительный нерв мозгу.

– Ну, пошли философствовать! – перебил нетерпеливо Куницын. – Бенгальское освещение развлекло нас более дневного, значит, оно и лучше. Что тут толковать?

Общество подходило к гостинице.

– Не сделать ли еще ночной прогулки? – предложил Ластов.

– Ах, да, да! – подхватили в один голос Наденька и Моничка.

– А я думаю, что нет, – решил Змеин. – Пароход отходит завтра чуть ли не в седьмом часу утра, поэтому, если мы хотим выспаться, то пора и бай-бай.

– Вы самый рассудительный из нас, – сказала Лиза. – В самом деле, мы уже вдоволь насладились вашим обществом, господа, хорошего понемножку. Пойдемте, детушки.

– Пойдем. Доброго сна, господа.

– Au revoir, mesdemoiselles[42], – отвечал Куницын.

– Прощайте, – сказал Ластов.

– Кланяйтесь и благодарите, – заключил Змеин. Наши три героя решили единогласно потребовать три отдельных номера: оно удобнее, а цена та же, так как в гостиницах почти повсюду берут плату не за комнаты, а за кровати. На беду их, в отеле «Гисбах», при большом стечении публики, бывает, несмотря на относительную просторность здания, довольно тесно; почему приезжие, справившиеся предварительно в краснокожем путеводителе, всегда позаботятся заблаговременно о ночлеге. Наша молодежь не заглянула в Бедекера, а когда обратились со своим требованием к кельнеру, то получила альтернативу: или удовольствоваться всем троим одним номером, или же искать пристанища в окружающих дебрях. Последнее, как неудобоисполнимое, было отвергнуто, первое со вздохами принято. Отведенная им комната оказалась под самою крышею и имела полное право на название чердака; она была так низка, что Ластов (самый высокий из молодых людей), не становясь на цыпочки, мог достать рукою до потолка. Три кровати занимали почти все пространство комнаты.

– Ну, брат Ластов, – заговорил Куницын, – как ты находишь мою belle Helene[43]? He достойна она этого титула, а?

– Как тебе сказать?.. Прекрасной Еленой ее едва ли можно назвать: троянская красавица, сколько мне известно, была женщина вполне расцветшая, в соку, тогда как Наденька – ребенок. Но она, слова нет, мила, даже очень… Видно, что ей и непривычно, неловко в длинном платье, и в то же время хотелось бы казаться взрослой; застенчивость дитяти с эксцентричными порывами первой самостоятельности и придает ей эту особенную привлекательность.

– Браво! Так она тебе нравится? Malgre[44], что незрелый крыжовник?

– Я и не восставал против незрелого крыжовника; меня удивляло одно: как ты, человек столь рафинированный, мог прельститься ею? Теперь отдаю полную честь твоему вкусу. Похвально также, что они с Лизой не шнуруются: без корсета талья обрисовывается куда пластичнее, рельефнее, и в то же время не дает повода опасаться, что переломится при первом дуновении. Да и в умственном отношении Наденька, кажется, не из последних: немногие слова, сказанные ею, были так логичны…

– Та, та, та! Это что? – воскликнул Куницын. – Пошел расхваливать! Уж не собираешься ли ты отбить ее у меня?

– А если бы? Она и мне более Монички нравится.

– Нет, уж, пожалуйста, не тронь. Ты ее знаешь всего с сегодняшнего дня, значит, не так привязался к ней… Условие, господа: каждый из нас выбирает себе одну для ухаживанья и, как верная тень, следит за нею; другими словами: не вмешивается в дела остальных теней. Нас трое и их три, точно на заказ. Вы, m-r Змеин, берете, разумеется, Лизу? Змеин поморщился.