Бродяги Севера

У Мики же приятная сытость вызвала, наоборот, бурную жажду деятельности. Поскольку Неева всегда тщательно пережёвывал любую пищу, а Мики имел обыкновение глотать не жуя, на долю щенка пришлось добрых четыре пятых тушки, и он больше не испытывал голода. Зато впервые после того, как они с Неевой сорвались в воду с челнока Чэллонера, Мики как следует осознал, насколько переменились его судьба и вся окружающая обстановка. Впервые в жизни он сам добыл себе обед и впервые в жизни попробовал сырого мяса, и эти два обстоятельства привели его в неистовое возбуждение, которое, естественно, заглушило всякое желание прилечь и вздремнуть на солнышке. Теперь, когда ему открылась прелесть охоты, в его неуклюжем щенячьем теле пробудился древний инстинкт всего собачьего рода, и он готов был гоняться за дичью до изнеможения. Но тут Неева как раз отыскал себе удобную постель.

Вне себя от изумления, Мики следил за тем, как Неева неторопливо карабкался по стволу большого тополя. Мики приходилось видеть, как по деревьям лазают белки, и это казалось ему не менее естественным, чем способность птиц летать, но за действиями Неевы он следил в полном ошеломлении. И только когда медвежонок удобно растянулся на широкой развилке, Мики наконец выразил свои чувства вслух. Он недоверчиво затявкал. Потом обнюхал низ ствола и без особого энтузиазма в свою очередь попробовал взобраться на него. В результате он довольно болезненно хлопнулся спиной о землю и пришёл к выводу, что щенкам в отличие от медвежат по деревьям лазать не полагается. Огорчившись, он отошёл от тополя шагов на двадцать, сел и начал обдумывать положение. Он никак не мог понять, что, собственно, Нееве понадобилось на дереве. Жуков он там явно не искал. Мики несколько раз вопросительно тявкнул, но Неева не ответил. В конце концов щенок отказался от попытки привлечь внимание своего приятеля и с унылым визгом растянулся на земле.

Однако спать Мики не собирался. Ему вовсе не хотелось отдыхать. Он был бы рад немедленно продолжить исследование таинственных и манящих лесных дебрей. Безотчётный страх, который томил его всё время, пока он не поймал крольчонка, теперь бесследно исчез. За те две минуты, которые он провёл под кучей валежника, чудодейка-природа успела научить его очень многому. Эти две минуты совсем преобразили Мики: из беспомощного, боязливого щенка он стал самостоятельным молодым псом. Беспечное детство, которое затянулось из-за опеки Чэллонера, с этого момента принадлежало прошлому. Он поймал свою первую дичь, и жаркий восторг победы пробудил в нём все древние инстинкты. За те полчаса, которые он пролежал, ожидая, когда проснётся Неева, Мики окончательно преодолел расстояние, отделяющее щенка от взрослой собаки. Он, конечно, не мог знать, что его отец Хелен был самой знаменитой охотничьей собакой в бассейне реки Литтл-Фокс и в одиночку справлялся со взрослым самцом карибу. Но он всеми фибрами своего тела ощущал это. В зове предков была неотразимая настойчивость. И потому, что он покорился этому зову и жадно ловил чутким слухом шепчущие голоса лесной чащи, он сумел различить тихое, монотонное похрюкивание Каву́ка, старого дикобраза.

Мики замер, прижимаясь к земле. Спустя мгновение он услышал лёгкое пощёлкивание игл – на полянку вышел Кавук и поднялся на задние лапы в самой середине большого пятна солнечного света.

Кавук вот уже тринадцать лет вёл мирное существование в этом уголке леса и теперь, на склоне лет, весил никак не меньше тридцати фунтов. В этот день он запоздал с обедом, но даже это всё равно не омрачило его благодушного настроения. Зрение у него и в юности было скверным. Природа сотворила его, как и всех его сородичей, близоруким, возместив этот недостаток грозной бронёй из острых игл. Он не замечал Мики, от которого находился шагах в десяти, или делал вид, что не замечает. А Мики совсем распластался на земле, так как новообретённый инстинкт предупреждал его, что нападать на это существо было бы неблагоразумно.

Кавук около минуты простоял на задних лапах, застыв в неподвижности и тихонько похрюкивая гимн своего племени. Мики видел его сбоку – в этой позе дикобраз удивительно походил на дородного муниципального советника. Он был таким толстым, что его живот выпячивался, как половинка воздушного шара. Передние лапы он как-то очень по-человечески сложил на животе и больше смахивал на старую дикобразиху, чем на признанного главу своего племени.