Бродяги Севера

Смерть старого лося-самца пришлась как раз кстати, чтобы спасти Казана. От голода он уже не мог держаться на ногах, а его подруга все еще перемогалась. Долгий пост при температуре от пятидесяти до семидесяти градусов ниже нуля превратил его в одну только тень от прежнего, сильного, храброго Казана.

Последние проблески северного дня быстро перешли в ночь, когда они уже возвращались назад с отвислыми от объедения животами и с оттопырившимися боками. Ослабевший уже ветер затих совсем. Висевшие на небе в течение всего дня тяжелые облака ушли на восток, и взошла яркая, светлая луна. За какой-нибудь один час ночь стала совершенно прозрачной. К яркому свету луны и звезд прибавилось еще и северное сияние, двигавшееся и отливавшее вспышками на Полюсе.

Его шипящий и вместе с тем хрустящий звук, точно скрип стальных полозьев по мерзлому снегу, дошел до слуха Серой Волчицы и Казана.

Они не пробежали еще и ста ярдов от мертвого лося, как звук от этого странного таинственного явления северной природы остановил их, и они стали вслушиваться в него, полные подозрительности и тревоги. Затем они свесили уши и медленно возвратились к своей жертве. Инстинкт подсказал им, что этот труп лося принадлежал только им одним по праву сильного. Они сражались и убили. Это был Закон Природы, состоявший в том, что каждый мог владеть только тем, что сам же для себя и добыл. В добрые старые дни охоты они побежали бы далее и стали бы бродить в других местах при свете луны и звезд. Но долгие ночи и дни голода научили их относиться ко всему иначе.

В эту ясную и тихую ночь, последовавшую за заразой и голодом, сотни тысяч голодных существ выползли из своих закоулков, чтобы приняться за добывание пищи. Повсюду на пространстве в тысячу восемьсот миль с запада на восток и тысячу миль с севера на юг, воспользовавшись тихой, яркой ночью, все живые существа, отощавшие и с подведенными животами, вышли на охоту. Что-то говорило Казану и Серой Волчице, что эта охота уже началась, и ни на одну минуту они не переставали оставаться настороже. Под конец они улеглись у опушки сосновых зарослей и стали ждать. Серая Волчица ласково стала тереться своей мордой о Казана. Ее беспокойное ворчание предостерегало его. Затем она понюхала воздух и прислушалась – и так и продолжала все время нюхать воздух и прислушиваться. Вдруг каждый мускул в теле и того и другой напрягся. Издалека, за целую милю расстояния от них, до них донесся единичный, заунывный, протяжный вой.

Это был вопль настоящего хозяина Пустыни – волка. Это была тоска по пище. Это был крик, от которого холодеет кровь у человека, который заставляет лося и оленя вскочить сразу на ноги и задрожать всем телом; вой, который разносится по лесам, горам и долам, как песня смерти, и который эхо повторяет в звездные ночи на тысячи миль вокруг.

Затем наступило молчание, и в его торжественной тишине Казан и Серая Волчица стояли плечом к плечу, мордами в сторону доносившегося до них воя, и в ответ на этот вой в них вдруг заработало внутри что-то странное и таинственное, потому что в том, что они услышали, не было ни угрозы, ни предостережения и заключался братский призыв. Там, далеко, значит, были какие-то представители их собственной породы, – может быть, целая стая. И сев на задние лапы, Серая Волчица послала ответ на этот вой, жалобный и в то же время торжествующий, который говорил ее голодным братьям, что именно здесь их ожидала богатая тризна.

И между двумя такими криками рысь, точно змея, проскользнула в глубокие, освещенные луною лесные пространства.

Усевшись на задние лапы, Серая Волчица и Казан стали поджидать. Прошло пять минут, десять, пятнадцать – и Серая Волчица стала беспокоиться. На ее призыв не последовало никакого ответа. Она опять завыла, причем Казан, дрожа всем телом, вслушивался в пространство, – и опять последовало в ответ мертвое молчание ночи. Так не могла бы вести себя стая волков. Она знала, что стая никогда не убежала бы дальше, чем мог достигнуть до нее ее голос, и это молчание удивляло ее. А затем, с быстротою молнии, к ним обоим вдруг пришла мысль, что эта стая или единичный волк, крик которого они услышали, могли быть от них уже где-нибудь поблизости. Да, запахло чем-то знакомым. И действительно, минуту спустя Казан уже заметил двигавшийся в лунном свете какой-то предмет. За ним вдруг появился еще и другой, и третий, пока наконец ярдах в семидесяти от них не обрисовались вдруг пять фигур, сидевших полукругом. Затем все они растянулись на снегу и улеглись без движения.