Бродяги Хроноленда

Гитлер ждал вестей от Маты Хари, но она ещё не выехала из Берлина, и пила коктейль на вокзале в ожидании экспресса Париж – Нью-Сити – Рязань. Фюреру хотелось поскорее вернуть себе прежний вид, но прошёл всего час, как он отдал приказ шпионке раздобыть верхнюю губу великого комика.

– Евочка! Давай сыграем в буриме. Или в домино. Или пазлы поскладываем. А то скучно.

На зов сразу же явилась Ева в форме оберфельдфебеля Люфтваффе. Она стала в позу фотомодели, уперев руки в бока, выставив бедро и слегка склонив голову.

– Как тебе? – кокетливо спросила она.

– О! Дорогая, ты великолепна! Это так эротично. Где ты это взяла?

– Из театра принесли. Сказали, что ты приказал.

– Вот, дебилы, я парики просил и усы. Ну, ладно, так даже интереснее. Детка, ты меня заводишь.

– А ты меня нет. Ты с этой причёской и без усов похож на дауна лопоухого. Фи, мне не нравится.

– Ну, пупсик, давай поиграем в ролевые игры. Там много костюмов. Сейчас выберу себе. Не уходи.

– Адик, нет, стой. Сначала я тебя в порядок приведу. Секунду.

Она порылась в ящике стола и извлекла оттуда чёрный маркер.

– Так, сейчас мы тебе вернём усы.

– Ева, не надо…

– Ну, тогда я пошла.

– Хорошо, давай. – Гитлер подошёл к ней, позволил нарисовать под носом чёрное жирное пятно, напоминающее усы только издали. Пока Ева рисовала, фюрер всё пытался облапать, но она ловко уворачивалась.

– Ну, вот, если бы меня не трогал, получилось бы лучше. Руки убери. Да не трогай же ты меня. Так, теперь чёлку.

– Не надо, он же не отмывается.

– И не надо, – Ева стала рисовать маркером на лбу у Гитлера, пытаясь изобразить упавшую прядь волос.

– Отлично. – Ева отошла на несколько шагов, полюбовалось своим творением. – Нормально, только в зеркало не смотри, ладно?

– Как же я теперь на людях появлюсь?

– Вечно ты думаешь не о том. Иди уже переодевайся.

Гитлер пошёл в спальню, где стояли три вешалки с театральными костюмами. Гитлер поперебирал, достал одежду албанского партизана. Жилет, высокие сапоги, яркая рубаха, широкий кожаный пояс, брюки в тонкую полоску, ратиновая кепка. Просто, но со вкусом. Практично. Гитлер быстро оделся и вернулся в кабинет.

– Как тебе?

– Адик, ты совсем ума лишился. Это албанский партизан?

– Да, а что? Борец за освобождение…

– Идиот, и что получится? Что албанский партизан отымел немецкого лётчика? Это патриотично?

– Ой, не подумал. Сейчас.

Гитлер снова убежал в спальню. Судорожно стал разбрасывать наряды. Пожарный, клоун, мушкетёр, Микки Маус, Санта Клаус, Арлекин, Карабас Барабас. Кот в сапогах. Всё не то. Он сразу представлял, как эти персонажи трахают его любимых солдат и унтерофицеров, храбрых лётчиков и пехотинцев, танкистов и моряков. Прямо на поле боя, жестоко, беспощадно и не спрашивая согласия. Даже костюмы Мадам Баттерфляй, Дюймовочки и Снегурочки не подходили. Потому что получалось ещё зловещее. Трансвеститы надругались над бравыми немецкими вояками.

Гитлер в истерике разбросал костюмы по комнате, и вышел к Еве в майке, семейных трусах в свастику и носках на подтяжках.

– Ева, ты не могла надеть другой наряд? Почему именно этот?

– Ну, я знала, как ты любишь своих солдат. Хотела угодить.

– И что мне теперь делать? Я не могу подобрать ни один наряд.

И тут Гитлера осенило.

– Я знаю, кто может трахать немецкую армию! Я! Фюрер, вождь и предводитель. Это моя прямая обязанность. – Он бросился к Еве, но та оттолкнула его и направилась к выходу.

– Фюрер, – хмыкнула она, – вождь семейных трусов. Посмотри на себя. У тебя под носом клякса, у тебя на морде вакса. Умойся сначала.

И она вышла, хлопнув дверью.

Павел и Пржевальский замерли с открытыми ртами, увидев заглянувшую в купе девушку. С первого взгляда стало ясно, что поездка закончится дуэлью.

– Шестнадцатое место здесь? – спросила гостья. – У меня билет.

Мужчины сразу засуетились. Академик взял у девушки ридикюль и баул, закинул их на верхнюю полку. Павел помог девушке сесть, достал ещё один стакан и налил всем водку.

– О, прекрасное создание, как вас зовут, – подсел к ней Пржевальский.

– Мата.

– Какое редкое имя.

– Мата Харри, – уточнила она. – Это мой сценический псевдоним.

– Мадемуазель актриса?

– И актриса тоже.

– Заприздедам! – поднял стакан Павел. – Дамочка, а у вас закусить ничего не найдётся? А то мы всё подъели.

– Там в сумке пирожки с горохом, баночка солёных огурцов и «бородинский».

– Царская закуска. Пирожки с горохом моя мама вкусные делала.

– Я их вместо «Актимели» использую. Желудок работает как часы.

Достали тормозок, выпили, закусили пирожками.

– Следующий тост на брудершафт! – Пржевальский подвинулся ещё ближе к девушке.

Павлу уже хотелось поскорее застрелить знаменитого путешественника и остаться тет-а-тет с прекрасной барышней. Но убить Хранителя Павел не мог. Это было страшное преступление, за которое он немедленно отправится на тот свет, без суда и следствия. Можно было, конечно, подраться в тамбуре, но это вряд ли к чему-то хорошему привело. Поэтому Павлик решил включить всё своё обаяние и харизму.

– Мата, а в каком вы театре играете? – спросил он.

– В стрипбаре «Мальвина». А что?

– Так вы…

– Нет, не совсем, Это прикрытие. Я шпионка. Двойная. Даже тройная.

– Ах, как это романтично, позвольте вашу ручку, – Пржевальский схватил руку девушки и присосался к запястью.

– Ах, отстаньте, – вяло попыталась избавиться от настырного ухажера Мата.

– Я без ума от шпионов. Без ума. Давайте выпьем за Моссад и Сикрет Сервис.

– И за СМЕРШ, – поддержал Павел.

Настала очередь Павла доставать бутылку. У него был самогон, настоянный на ореховых шкурках. Семидесятиградусный.

– Попробуйте – вкусняшка. Натуральный коньяк. Тройной очистки. Своими руками по старинному рецепту готовил.

– Ну, что ж, наливайте, раз коньяк. Мальчики, я купила правильный билет. У вас так весело. А вы в карты играете?

– Только на раздевание, – засмеялся Пржевальский.

– Ну, не на шелбаны же, – Мата уже была на веселее, её чёрные глаза заблестели, волосы цвета вороньего крыла слегка растрепались, придав причёске более домашний вид. На бледном лице появился лёгкий румянец.

– Вот не думала, что Иосиф Виссарионович такой весельчак. Я вас всегда представляла таким мрачноватым, строгим и с трубкой в зубах. А вы оказались вполне милашкой.

– Чёрт, мадемуазель, я не Сталин! – возмутился академик. – Я Пржевальский. Слыхали?

– Не Сталин? Пржевальский? – Мата даже не стала скрывать разочарование. – Слыхала, конечно. В зоопарк ходим. А я подумала…

– Нас все путают. – Пржевальский сразу как-то сдулся, Видно, не первый раз случился подобный конфуз. Павлу даже жалко его стало.

– Мата, а вы едете на гастроли, или шпионить? Не подумайте, из чистого любопытства спрашиваю.

Мата выпила самогон даже не скривившись, занюхала рукавом и посоловевшими глазами посмотрела Павла. Улыбнулась, обнажив белоснежные зубы.

– Секрет, – пококетничала она.

– А мы вам больше не нальём.

– А и не надо, я уже хорошенькая.

– И всё же, – настаивал Павел.

– Дулечки! Не скажу, и не спрашивайте.

– Так, давайте подумаем. Шпионы бывают двух видов. Одни служат за идею, а другие за интерес. Для идеи вы слишком красивая. Скажите, а я вам дам пятьдесят рублей.

– Правда?

Павел достал портмоне, извлёк купюру.

– Да ради бога. Я еду за усами Чарли Чаплина. – она профессиональным жестом выхватила деньги и, приподняв юбку, сунула их в подвязку на ноге. Пржевальский сразу стрельнул глазами на оголившуюся ножку.

Мата достала мундштук, сигареты и сделав «мальчикам» ручкой, пошла в тамбур.

Когда она вышла, академик подровнял усы и забормотал:

– Паша, ну отступитесь. Вы же молодой, красивый, на вас бабы гроздьями вешаются. А я мало того, что на Сталина похож, так ещё только из экспедиции. Там из женщин только лошади моего имени. А с ними особо не пофлиртуешь. Ну, выйдите, покурите полчасика. А я вам вот часы подарю, золотые, на цепочке…

– Я не сутенёр! – возмутился Павел. – Как вам не стыдно, а ещё светило! Солидный человек, животных вашим именем называют…. Я возмущён.

Тут в дверь постучали и заглянул проводник:

– Господа, там в тамбуре дамочка из вашего купе упала. Приберите её.

– А что с ней? – хором спросили мужчины.

– Ну, понятно, мы не знаем, да? Пьяная она, обблевалась вся. Стыдно, господа. Нехорошо девушек спаивать.

Хранители переглянулись и пошли за телом.

Чарли очнулся от головной боли. В затылок словно забили десяток гвоздей. Осмотревшись, Мэнсон обнаружил, что находится в комнате без окон, возможно, в подвале. Он сидел, привязанный к стулу, руки связаны сзади, ноги стянуты скотчем. В рот забита тряпка.

Чарли попытался освободиться, но связан он был профессионально, ещё и привязан к стулу. После пары минут трепыхания стало ясно, что вырваться из этого скотчевого плена невозможно. На мычание никто не отзывался. Чарли огляделся и понял, что попал он серьёзно и наверное, будет убит в считанные часы. Чувство ужаса и безысходности смешалось с подсознательным восторгом. Такое всё было знакомое и родное, только наизнанку. Словно ты попал в чужое кино, и твоё амплуа сменилось, и ты теперь не главный герой, а один из статистов, которых режут в мясо на протяжении всего фильма. Теперь ты небольшой, но жуткий эпизод.

Посреди комнаты стоял ржавый, в бурых засохших потёках, операционный стол, на котором лежало расчленённое тело, начавшее уже попахивать. На полу лежала отпиленная нога с почерневшими пальцами и вырванным ногтем на мизинце. Ещё бросился в глаза столик с разложенными инструментами – скальпели, пинцеты, ножовка, зубило, садовые ножницы, молоток, плоскогубцы. Электрическая дрель, стамеска, разнокалиберные ножи.

Освежала комнату тусклая, засиженная мухами лампа под потолком без абажура. Чарли отчаянно замычал и снова забился в попытке вырваться из уз.

Сзади раздался смешок и хриплый голос заговорил:

– Всё тщетно, вы только теряете силы. Добро пожаловать в мою операционную.

Раздались шаги и перед Мэнсоном предстал мужчина, довольно приятной наружности, в когда-то белом халате и с докторской шапочкой на голове.

– Приятно познакомиться. Я рад, что вы не прошли мимо и заглянули в мою скромную обитель. Сейчас я выну кляп. Кричать бесполезно, вокруг только пиявки и крокодилы, так что берегите силы. Вам ещё кричать и кричать.

Доктор вытянул изо рта Мэнсона тряпку, оказавшуюся старым носком с дырой на пятке. Мэнсон с любопытством посмотрел на своего пленителя. Знакомый блеск в глазах, неискренняя улыбка, порез от бритвы на подбородке, слегка подрагивающее веко. Псих. Коллега. Может, поладим – подумал Чарли – хотя, я бы вряд ли пощадил. Мало ли психов на планете. Всех не пожалеешь, а тем более конкуренция меньше станет.

– Привет, – Чарли пытался говорить спокойно и уверенно. – Может, развяжешь меня? Меня зовут Мэнсон.

– Я не поклонник тяжёлой музыки.

– Я Чарли Мэнсон.

– Прикольно. А я Люкас.

– Звёздные войны? Смотрел! Мой любимый фильм!

– Нет, дружище, я Генри Ли Люкас.

– Прикольно, – сказал Чарли. – Вот и встретились два одиночества. Руки отекли, развяжи меня.

– Руки? Это мы сейчас поправим. Мне как раз нужна рука. Видишь того клиента на столе. Я всё пытаюсь пришить ему руки, ноги, уши, но почему-то не приживается. Я поступал в медучилище, но меня не приняли. Сказали, что я слишком неуравновешен. А я всегда мешал стать врачом, нести пользу людям, спасать жизни. Я и сейчас этому учусь, только частным образом. Пока, правда, мои старания не венчаются успехом, но я знаю, что достигну вершин и принесу пользу обществу. Методом проб и ошибок. Какая рука больше занемела? – Мэнсон поднял с пола бензопилу.

– Эй, парень, оставь, мы же с тобой одной крови – ты и я. Мы же могли в одной палате лежать. Я же такой как ты. Анатомия – моя стихия. Хочешь, я буду твоим ассистентом.

– У меня уже есть ассистент. – Люкас нажал кнопку на стене. Через минуту вошёл ещё один «доктор», тоже в халате.

– Нужна помощь? – спросил он.

– Оттис, познакомься – Чарли Мэнсон.

– Не может быть! Какая честь! Давно хотел познакомиться. Я Оттис Тул. Сам Мэнсон!

– Вот и отлично! – слабая надежда появилась у Чарли. Поклонник – это хорошо. – Парни, освободите меня!

– Легендарный Мэнсон! – Не унимался Оттис. – Можно, я себе ухо оставлю?

– Оставишь, оставишь! Всё, уходи, не мешай мне работать.

Ассистент откланялся и выскользнул из комнаты.

– Итак, какую руку пилим?

У Мэнсона всё похолодело внутри, он снова попытался освободиться, но безуспешно.

– Ну-ну, не дёргайся. Сейчас я тебе навяжу жгут. И сделаю обезболивающее. Не убивать же тебя из-за одной руки.

Доктор-маньяк зашёл за спину и перетянул Мэнсону руку ниже локтя верёвкой. Затем сделал укол.

Мэнсон от того, что его ожидало, практически терял сознание. Мысли о том, как пила вгрызается в плоть, вызывали головокружение и тошноту.

– Итак, ты готов? Левую режем? Наркоз слабоватенький, так что кричи погромче, это притупляет боль. И доставляет мне удовольствие.

– Ты собираешься резать этой пилой? Ты же занесёшь инфекцию!

– Тебе уже так точно всё равно, а рука по любому не приживётся. Я пока учусь пришивать. Поехали.

Бензопила взвыла и следом за ней заорал Мэнсон. От боли, отчаяния и ужаса. Только бы он не перепилил меня вместе со стулом – мелькнула мысль. Спасительный обморок так и не наступил. Обрубок левой руки повис, привязанный скотчем к кисти правой. Зато правая рука освободилась.

Шли они уже третий час, белка уснула на плече Максима, постоянно норовя свалиться. Вкусные, но некалорийные лесные ягоды и фрукты совсем не утоляли голод. Попили воду из ручья. Борис попытался поймать греющуюся на мели рыбу, но та ловко махнула хвостом и ускользнула в камыши.

Фриц пел немецкий марш, иногда срываясь на крик:

– Мы стояли для Германии на позициях!

И несли большую вахту.

Теперь солнце поднимается на востоке.

И призывает миллионы к битве.

От Финляндии до Черного моря:

Вперед, вперед!

Вперед на восток, атакуй армию!