— Ага! — поддакнула Наташа. — Даже в приемной, и то!
— Организуем, — энергично кивнул Ким Вадимович, и пошутил: — Прошу считать меня Дедом Морозом! Какие еще желания?
— Номеров бы побольше… — Зина неуверенно переглянулась с девочками. — Телефонных, я имею в виду. А то, у нас у редактора только, и один общий. Звонят мне или Лысых, а трубки поднимают все. И каждый раз такая неразбериха!
— Сделаем! — бодро откликнулся первый секретарь. — А чай где, красавицы?
— Греется! — резво доложила Галка. — У нас электросамовар. Большо-ой! Ведро воды влезет!
— Ким Вадимович, — улыбаясь девичьему хвастовству, я оседлал стул, — а где ваша Снегурочка?
— В Дубки подалась, — мягко вымолвил Теплицкий, и зарумянился. — Лидочка и сама деревенская, и мама ее там живет. До сих пор новой прическе радуется! Помолодела, говорит, лет на десять! Да я и сам рад… А у вас, Марлен, целых два таланта — и писать, и стричь! Э-э… — смутился он. — Кажется, я лишнего наговорил…
— Да ладно, — махнул я рукой, — все равно ж узнают…
Девушки переглянулись.
— Ой, Зин, да мы же видели Лидию Николаевну! — плеснула руками Галя. — Помнишь, ты еще удивлялась?
— Ну, да! — Ергина неверяще посмотрела на меня. — Думаю, и когда ж она успела голову в порядок привести… Так это ты?!
— Сдаюсь! — поднял я руки.
— А мне сделаешь?
— А мне?
— Чур, я первая!
Теплицкий глянул на меня сочувственно, и приложил руку к сердцу:
— Чем могу загладить вину, Марлен?
— Да вот, — усмехнулся я, — отправить бы их на курсы повышения квалификации… В Москву! Не столько даже на учебу… Пусть бы пообщались с коллегами, набрались бы идей новых.
— А что, — оживился первый секретарь, — можно! Кого? — он достал из кармана книжечку в кожаном переплете. — Я записываю!
— Зинаиду Ергину, Галину Горбункову, Татьяну Лысых, Наталью Свиридову…
— На-талью… — бормотал Теплицкий, строча.
И тут на пороге возник Быков, застыв, как статуя командора.
— К-ким… Ва-вадимович? — пролепетал он.
— Здравствуйте, здравствуйте… — рассеянно обронил первый секретарь.
— Проходите, присаживайтесь, — спокойно пригласил я незадачливого ВРИО. — Угощайтесь. Скоро самовар закипит…
— Сви-ридову… — вывел Ким Вадимович. — Еще кого?
— Быкова, Алексея Петровича, — дополнил я список, наблюдая, как на лицах девчонок крайнее изумление сменяется растерянностью. И вот в подведенных глазках всплывает уважение — за «милость к падшим»…
— Чай гото-ов! — глухо донесся голос Лысых.
Придя в себя, отдышавшись, Быков промямлил:
— М-может, в кабинете главреда? А то тесно тут…
— Пожалуй, — согласился Теплицкий, пряча записную книжку, и подмигнул «малиннику»: — Гулять будем!
Марлен еще в четверг, сразу после встречи в «Шоколаднице», твердо выбрал путь деяний. Когда тебя мотает из прошлого в будущее, и обратно, нет особой мотивации «вживаться». Ты просто ждешь очередного перемещения во времени, отбывая житие.
Думаешь: «Что толку стремиться к чему-то, если тебя в любой момент окутает багровый туман?»
Но ведь наступит же когда-нибудь стабильность? А если ты в этом времени надолго? Что, так и будешь ждать? Так и собственных поминок дождешься. Может, лучше действовать? Хотя бы подтянуть тот организм, в который сунула тебя судьба!
И Осокин «отвел» Вагина в спортзал…
Найти фитнес-клуб в Москве не сложно, лишь бы по деньгам сошлось. Жадноватый, то есть экономный, Марлен отыскал подходящее место в Сокольниках — приличный спортзал с турниками, наборами штанг и гантелей, с самодельными приспособами. Видимо, отсутствие навороченных тренажеров и сказалось на цене.
Осокин зашел «накачаться» после работы, и часа два с удовольствием тягал тяжести. Разумеется, строго соблюдая элементарные законы ТБ, чтобы не покалечить организм, далекий от тренировок. А беговые дорожки «Кеттлер» совсем ни к чему — это здешний «пипл» с жиру бесится. Вон, парк рядом…
В пятницу, правда, все тело ныло и жаловалось, но Марлен лишь зубы сжал, и вечерком снова вышел на станции «Сокольники» — надо было всерьез заняться прессом Игната…
Осокин пробежался трусцой, наддавая иногда в манере спринта, и перешел на быструю ходьбу. Закалять тело надо последовательно, но постепенно. Организм пластичен, и примет ту форму, которой добивается человек. Захочешь — и развернешь могучие плечи. Не захочешь — будешь кисло смотреть в зеркало на дряблые мышцы и отвисшее пузо, которое не втянешь, как не пыхти.
Сопя носом, Марлен пружинисто шагал по аллее, когда вдруг расслышал негромкий плач. Не сразу, но он обнаружил источник негатива — за молодой порослью, на лавочке, сидела молодая девушка в спортивном костюме, и хныкала, сняв левую кроссовку.
— Накололись? — громко спросил Осокин, подходя.
Девушка вздрогнула, поднимая зареванное, но хорошенькое личико, и быстро заговорила по-французски:
— Простите, я вас не понимаю…
— Накололись? — повторил Марлен, перейдя на язык «нации прелюбодеев».
— Нет-нет, просто растянула! Сейчас, допрыгаю как-нибудь…