Брюс

«Люди, не имевшие представления о геометрии или математике, будут смеяться и сочтут это чудачеством и смехотворным предприятием. Для них разговор об измерении расстояния до звезд, а также разговор об измерении размера звезд — является самым настоящим колдовством: а что касается движения Земли, сделали замеры, точно ли, по крайней мере случайное мнение; и не удивительно поэтому если они примут то, что основано на такой шаткой почве для мечты фантастической головы и для расстроенного сознания».

Все это касается любителей, дилетантов и невоспитанной публики. Вторая группа, которую он имеет в виду, — духовенство. Против них, впрочем, как и в других подобных случаях, он прибегает к тем же самым аргументам, что и Галилей. Гюйгенс здесь более искренен и стремится к «ясности выражений», т. е. к тому стилю, который так высоко ценил Ньютон.

Когда они слышат, что мы говорим о Новых Землях и Животных, наделенных таким же разумом, как и они, эти люди немедленно проявляют готовность к религиозным восклицаниям, что мы выдвигаем свои гипотезы против мира Бога и что наше сверлящее мнение прямо противоположно Священному Писанию…

Но что касается миров на Небе, «они хранят полное молчание. Либо эти люди приняли решение их не понимать или они абсолютно невежественны. Так им так часто отвечали, что мне даже стыдно повторять это. Совершенно очевидно, что Бог не имел намерения делать такого подробного Перечисления в Священном Писании, всех деяний его Мироздания».

«Но, может быть, — иронически замечает Гюйгенс, — они скажут, что нам не пристало быть настолько пытливыми и так назойливо любопытными в этих вещах, которые Всевышний Создатель кажется сохранил в тайне…» И он отвечает им более резкими словами.

Далее Гюйгенс пишет, что, если бы человек прекратил научные исследования, то так бы ничего и не узнали о размерах и форме Земли, не ведали бы, что такое Америка и где она есть. Все люди считали бы, что Луна светит своим светом и, может быть, все мы стояли по уши в воде при каждом затмении, как до сих пор это делают индейцы. Не стали бы известны нам и многие другие открытия в астрономии.

Затем следует интересная защита права натурального философа «вести исследование в природе вещей». Предположение — это перевод латинского слова «гипотеза» — оно не бесспорно, так как еще не доказано. Если же предположение доказано наблюдениями, оно становится «значительной помощью прогрессу, разуму и морали».

Один из биографов Ньютона, Л. Т. Мор, считает, что такие люди, как Роберт Гук и Гюйгенс, полагались на внутреннее чувство и, возражая Ньютону, «просто противопоставляли теорию гипотезе». Вне зависимости от значения этого определения. По «Космотеоросу» становилось ясно, что Гюйгенс все еще колебался между картезианством, по которому объекты научного исследования являются продуктом мысли, и феноменолизмом Ньютона, который рассматривал их как внешние реалии. Таким образом, если русский читатель впервые знакомился с современным научным методом по книге Гюйгенса, то ему становилось очевидным, что для доказательства любого утверждения следует шире практиковать «наблюдения».

Несмотря на такую явную демонстрацию своей беспристрастности, справедливость Гюйгенса определяется характером «предположения», которое он пытался доказать. Христианство базируется уже много веков на предположении, что человек является вершиной творения Бога. Если расширяющаяся Вселенная и возможность существования разумных существ в других мирах не разрушают уникальность, единственность Христа, то это, безусловно, подвергает огромной опасности христианскую теологию. Гюйгенс предпринимает попытки устранить возможность такого опасного вывода, обходя стороной религиозные выводы. Он оперирует в основном такими светскими концепциями, «идеями», как смысл, справедливость, мораль и т. д. Парадоксальность его положения заключается в том, что для доказательства абсурдности чего-либо по первому впечатлению он должен подчеркивать абсолютную разумность нашей собственной Солнечной системы.

Система Коперника, эллиптический курс, открытый Кеплером, а также и гравитация, «которую И. Ньютон объяснил так подробно, с необыкновенной простотой», и послужили неопровержимым доказательством того, что природа имеет понятную структуру. Из этого можно сделать логический вывод, что по картезианской теории природа является шифром или тайнописью, зафиксированной и решенной. По крайней мере, в общих чертах в математике, в этом памятнике человеческому разуму, ключом от которого мы владеем.