Бритва Оккама в СССР

— Вот знал же, что говорить всего не надо… Кто меня за язык тянул? Припер бы станцию — разве не купил бы? — прогундосил он.

— Купил бы. А потом этой самой станцией тебе бы башку проломил, потому что нахрена тебе башка, если ты такой дебил? Вали давай отсюда, Фантомас,…ять!

Вася-Фантомас потирая башку пошел прочь, сетуя об упущенной выгоде, а я решил, что обязательно должен зайти к физику и предупредить его, чтобы лучше запирал ценное имущество. Мне не терпелось познакомиться с талицкими сомелье — так, из чистого любопытства.

* * *

— Давай, давай, налегай на кутерброды с болбасой! Долбаска-то кокторская, не всякий раз завозят! — Петрович превзошел сам себя в словотворчестве. — Хотя, как крохоборов этих вязать начали — куда как чаще, чем обычно полки в магаще наполняются! Снабжение в нашем сельпо теперь весьма приличное! Веришь, нет — даже бумагу туалетную купил. Вон, в сортире стоит, сразу десять рулонов взял, очень она мяконькая. Всяко удобнее чем газетку не по назначению использовать. А то бывало сидишь над дыркою, мнешь эту газету и заодно кусок статьи читаешь: как там удои, да сколько поросят в среднем приходится на одну свинарку. Неяк нядобра, а? Я вообще так думаю: если и подтираться газеткой, то надо какой-то чужой, что ли… А наши «Петрыкауския навины» прям жалко. Там сплошь знакомые рожи!

Я ухватил еще один «кутеброд», который состоял из неимоверно толстого ломтя черного хлеба, здорового шмата колбасы и прослойки из жирнющего сливочного масла. Масло было местное, его делали тут же, в Талице, здешние хозяйки. Кто-то на сепараторе, а кто-то вручную, при помощи маслобойки. Опять же — децентрализация закупок сделала своё дело: получить лишнюю деньгу селянам очень даже улыбалось, и приусадебные хозяйства в этом году расцветали буйным цветом.

— «Петрыкауския навины», — проговорил я, вспоминая моего друга-приятеля-коллегу Артёмова, из этой специфической газетки. — Яки раён, такия и навины!

Слоган был достоин Голливуда, что уж там. Да и район — тоже. Как раз хорроры снимать в пасторальных тонах! Ну и романтические комедии тоже, почему нет? Петриковщина — край специфический, особый, ничуть не менее колоритный чем наши дубровицкие дебри. А с Артёмовым следовало связаться — вот кто точно был в курсе большей части всякой бодяги, что тут творилась! И, кстати, в Букчу с ним сунуться будет куда как сподручнее…

— Так что, Петрович, возьмешь меня к себе на дамбу, переночевать? Ты говорил — там дичи немеряно? Я вообще-то охотник, билет имеется, как положено…

— М? Ночная охота? Слушай… А как ты относишься к охоте на волков? Одолели, ироды! Стая пришла откуда-то с Пинщины, наших косуль и оленей тиранят. Двух собак в Ивашковичах сожрали! И барашка у Габышева. Знаешь Габышева? Ну вот… Обосновались хищники у скотомогильников. Егерь волчатников ищет, но желающих пока маловато… Народ лешего боится, представь! Волки у меня там воют, а они — лешего боятся! Тьфу! Всё, дело решенное: пойдем к егерю! Как смена у меня будет — придумаем как их извести! И премия полагается… — размечтался старый Гумар. — А ты давай, на огудоры и помирцы маринованные налегай. Сам закатывал!

Это была железная легенда для того, чтобы пошататься по тамошним лесам с оружием в руках. С кулаками переть на лешего? Не-е-ет, товарищи. Хороший заряд дроби в жопу — вот лучший способ против лешего! А еще, говорят, на нечисть пагубно воздействует соль! Один ствол — патроном с «десяткой», второй — с солью… Хотя нет. Волки ведь там и вправду водятся! Тогда лучше картечь вместо «десятки».

— О, о, вижу брата-охотника! Глаз загорелся! Ну, мы придумаем, как нам волков поближе подманить. Есть у меня мыслишки! И стрэльбы я свои переберу, почищу… Ты с чем привык ходить?

— «Иж» у меня, вертикалка, — откликнулся я.

— Будет тебе вертикалка, — доедал Петрович уже в спешке, весь в мыслях о предстоящей охоте.

* * *

Калитка во двор того самого физика была не заперта. выложенная кирпичом дорожка вела мимо дома, меж грядок с пожухлой помидорной рассадой и редкими рядками редиски, прямо в сад, откуда доносились голоса. Заседание Талицких сомелье явно проходило во времянке: небольшом домике, спрятанном среди плодовых деревьев.

Из открытого окна времянки слышалась жаркая беседа о судьбах мира. Один голос — интеллигентный, мягкий, предлагал ввести в Польшу войска и передушить панов к курвиной матери, чтоб не думали бунтовать против социалистической власти. Второй — гораздо более резкий, но — с эдаким французским грассированием, предлагал ход конём: отдать гэдээровцам Поморье, Силезию, Западную и Южную Пруссию, имея в виду, что раз поляки так возмущены сталинским наследием, то следует это самое наследие у них забрать и отдать трудовому немецкому народу, который пострадал во времена культа личности.