Брисингр

В прохладном влажном воздухе пахло дождем. Хотя уже наступило утро, но плоская площадка перед Тронжхаймом была все еще окутана сумеречной мглой; здесь не росло ни единой травинки, лишь изредка встречались пучки мха и лишайников, среди которых торчали порой странные грибы с островерхими шляпками. А надо всем этим вздымался Фартхен Дур, и на вершине его, на высоте в десять миль, открывался узкий просвет, сквозь который в кратер этого чудовищного потухшего вулкана просачивались бледные лучи света. Громада Фартхен Дура настолько подавляла, что Эрагон, глядя вверх, с трудом мог определить и оценить высоту и величину этой немыслимой горы.

На бегу он слышал лишь собственное дыхание да мерный легкий стук своих башмаков. Он был здесь один, если не считать какую-то любопытную летучую мышь, кружившую у него над головой с тонким попискиванием. В горе царили тишина и спокойствие, создавая у Эрагона ощущение полной свободы от повседневных забот.

Он проследовал дальше по вымощенной булыжником дорожке, ведущей от южных ворот Тронжхайма к двойным черным воротам высотой в тридцать футов, врезанным в южную часть подошвы Фартхен Дура. Когда Эрагон остановился перед ними, из укрытой в скале кордегардии появилась парочка гномов, которые поспешно отворили перед ним ворота, открыв вход в какой-то бесконечный туннель.

Эрагон нырнул в туннель, и первые пятьдесят футов его стен оказались украшены мраморными колоннами, в которые были вделаны рубины и аметисты. Но потом все это великолепие кончилось; дальше тянулись голые грязные стены, украшенные разве что беспламенными светильниками, которые были установлены здесь через каждые двадцать ярдов, да еще встречавшимися через неравные промежутки запертыми дверями или воротами. «Интересно, куда все эти двери ведут?» — подумал Эрагон и представил себе толщу камня во много миль, давящую на потолок туннеля, и туннель сразу показался ему не таким уж и безопасным. Впрочем, он быстро выкинул из головы подобные мысли; тем более что примерно на середине пройденного пути он уже ощутил присутствие Сапфиры.

«Сапфира!» — мысленно крикнул он и, не выдержав, окликнул ее в полный голос. Ему ответило гулкое эхо, а мгновение спустя из противоположного конца туннеля до него донесся знакомый радостный рык.

Удвоив скорость, он открыл свою душу навстречу Сапфире, убрав все мысленные барьеры, мысли обоих слились воедино, подобно двум бурным горячим потокам. Ощущение было столь сильным, что Эрагон охнул, пошатнулся и чуть не упал. Они буквально окутывали друг друга своими мыслями. Это была такая невероятная близость, какой не может дать обычный физический контакт; они действительно становились единым целым, испытывая при этом невероятное наслаждение. Они снова были вместе! И уже одно это давало их душам покой, ощущение надежности, понимание того, что вновь рядом с тобой любящее существо, которое постоянно думает о тебе, переживает за тебя, понимает каждое движение твоей души и не покинет тебя даже в самую трудную минуту. Именно в этом была драгоценная суть их взаимоотношений, и оба они, и Эрагон и Сапфира, безмерно этим дорожили.

Вскоре Эрагон увидел и саму Сапфиру, спешившую ему навстречу. Дракониха стремилась к нему, лишь с огромным трудом ухитряясь не стукаться головой о потолок и не царапать крылья о грубый камень стен. Ее когти пронзительно заскрежетали, когда она затормозила перед ним, — яростная, победоносная, сверкающая, прекрасная.

Плача от радости, Эрагон подпрыгнул и, не обращая внимания на порезы, которые оставляли на его коже острые края чешуи, обхватил Сапфиру за шею и прижался к ней так крепко, как только мог. Ноги его болтались в воздухе в нескольких дюймах от пола.

«Ну, здравствуй, маленький брат, — мурлыкала Сапфира. Потом сама опустила его на пол, фыркнула и усмехнулась: — Если не хочешь меня задушить, ослабь свои объятия».

«Ох, прости!» — Улыбаясь во весь рот, Эрагон чуть отступил от нее, потом засмеялся и прижался лбом к ее носу, нежно почесывая ее под нижней челюстью.

Сапфира заурчала от удовольствия, и по всему туннелю снова разнеслось эхо, на этот раз довольно странное.

«Я вижу, ты устала», — заметил Эрагон.

«Никогда еще я не летела так быстро. Я всего один раз останавливалась после того, как покинула лагерь варденов. Да и то лишь потому, что меня жажда замучила».

«Ты хочешь сказать, что трое суток не спала и не ела?»

Сапфира на секунду устало прикрыла веками свои синие глаза.

«Так ты же, наверное, умираешь от голода!» — встревожился Эрагон и осмотрел свою крылатую подругу, ища признаки истощения. Но, к своему облегчению, ничего страшного не обнаружил.

«Нет, я просто устала, — успокоила его она. — А есть я пока что не хочу. Вот немного отдохну, а там посмотрим. Сейчас я, по-моему, и кролика не способна переварить… Земля под лапами качается — такое ощущение, будто я все еще лечу».

Если бы им не пришлось так долго быть в разлуке, Эрагон наверняка стал бы упрекать ее за подобное легкомыслие, но сейчас он был просто очень тронут тем, что она так к нему спешила. Глубокая благодарность переполняла его душу.