Брисингр

— Уж и не знаю, как ты только держишься на одних фруктах, овощах и хлебе! Мужчина должен есть мясо, если он хочет, чтоб у него силы были. Неужели ты по мясу совсем не скучаешь?

— Скучаю и куда сильнее, чем ты можешь себе представить.

— Так зачем же так себя мучить? Каждая тварь в мире ест других живых тварей — даже если это всего лишь растения — просто чтобы жить. Так уж мы устроены. Ни к чему, по-моему, отрицать то, что заведено самой природой.

«Я говорила ему примерно то же самое, — заметила Сапфира, — но он меня не послушался». Эрагон пожал плечами:

— Мы с тобой это уже обсуждали. Ты можешь поступать как хочешь. Я не стану советовать ни тебе, ни кому бы то ни было еще, как вам следует жить. Однако же я, пребывая в здравом уме, не могу съесть существо, чьи мысли я чувства только что разделил.

Кончик хвоста Сапфиры подрагивал, задевая торчавшую из земли вершину каменной глыбы, исхлестанной непогодой, отчего вся ее чешуя позванивала.

«Ах, он совершенно безнадежен! — воскликнула она и, вытянув шею, сняла с прутика, который держал в руке Роран, кусочек оленины, а потом съела и все остальное вместе с прутиком, который так и хрустнул на ее зазубренных клыках. — М-м-м, — промычала она, облизываясь, — ты ничуть не преувеличивал, Роран. Какой вкусный и сочный кусочек! Такой нежный, такой солененький, такая услада для языка, что мне даже хочется поизвиваться от наслаждения. Ты бы готовил это для меня почаще, Роран Молотобоец, а? Только в следующий раз постарайся зажарить сразу несколько оленей, иначе я как следует не наемся».

Роран растерялся, не зная, в шутку или всерьез она высказывает подобное пожелание, а если всерьез, то стоило бы, наверное, вежливо отвертеться от столь неожиданной и довольно обременительной обязанности. Он бросил на Эрагона такой умоляющий взгляд, что тот не выдержал и расхохотался — уж больно жалобное было у Рорана выражение лица, на котором так и читались все его мрачные предчувствия.

Мощные раскаты смеха Сапфиры, сливаясь с хохотом Эрагона, гулко раскатились по ущелью. Зубы драконихи так и сверкали безумным малиновым светом в отблесках догорающего костра.

Часом позже все трое улеглись спать; Эрагон лежал на спине, вытянувшись вдоль горячего бока Сапфиры и завернувшись в несколько одеял, поскольку ночь была холодная. Вокруг стояла полная тишина. Казалось, некий волшебник зачаровал и землю, и небо, и все в этом мире погрузил в вечный сон, чтобы оно так и осталось недвижимым и неизменным под внимательным взором звезд.

Эрагон, не шевелясь, мысленно окликнул дракониху:

«Сапфира!»

«Да, маленький брат?»

«А что, если я прав и он действительно в Хелгринде? Я не знаю, что мне тогда делать… Скажи, как мне поступить? Ты ведь останешься рядом со мной, что бы я ни решил?»

«Я всегда буду с тобой, маленький брат. А теперь спи. Все будет хорошо».

Успокоенный, Эрагон стал смотреть в темную пустоту меж звезд и, постепенно замедляя дыхание, впал в некий транс, который теперь заменял ему сон. Он по-прежнему полностью сознавал все, что творится вокруг, но как бы спал наяву, и на фоне белых звездных скоплений брели, сменяя друг друга, его странные сны наяву, по своему обыкновению играя для него непонятный призрачный спектакль.

3. Штурм хелгринда

С рассвета прошло не более четверти часа, когда Эрагон проснулся и перевернулся на спину. Он вскочил, дважды щелкнул пальцами, чтобы разбудить Рорана, и принялся скатывать одеяла, готовясь в путь. Роран тоже мгновенно поднялся и собрался.

Братья посмотрели друг на друга: оба дрожали от возбуждения.

— Если я погибну, — сказал Роран, — ты позаботишься о Катрине?

— Конечно.

— Тогда скажи ей, что я шел в бой с радостью в сердце и ее именем на устах.

— Скажу.

Эрагон быстро пробормотал какую-то длинную фразу на древнем языке. Вчерашней потери сил он уже почти не ощущал.

— Вот. Это заклинание очистит воздух перед нами и защитит нас от парализующего воздействия ядовитого дыхания раззаков.

Из седельной сумки Эрагон достал свою металлическую кольчугу, завернутую в мешковину. На сверкающей кольчуге еще виднелась запекшаяся кровь, что осталась после битвы на Пылающих Равнинах; эта кровь, пот и грязь позволили крошечным пятнышкам ржавчины прокрасться меж переплетенных колец кольчуги, однако же сама кольчуга была ничуть не повреждена, а все былые прорехи Эрагон старательно залатал перед их полетом на территорию Империи.

Эрагон надел рубаху, кожаные доспехи и поморщился: к коже буквально прилип жуткий запах смерти и отчаяния. Затем он надел ручные и ножные латы и водрузил на голову несколько помятый шлем, под который надел сперва мягкую стеганую шапочку, а затем еще и кольчужную. Свой собственный шлем, который он завоевал в Фартхен Дуре и который гномы украсили гребнем Дургримст Ингеитум, он потерял, как и свой щит, во время воздушного боя Сапфиры с Торном. На руки Эрагон надел латные перчатки.