Все это было не похоже на письма, с которыми до того имел дело ротмистр: «…
И Михаил Васильевич решил наведаться в монастырь.
Старая Христова невеста, проведшая в обители более тридцати пяти лет и обойденная вниманием духовных властей в своем стремлении стать настоятельницей монастыря, как и предполагал Прогнаевский, была желчна и ядовита ко всему, что так или иначе касалось игуменьи Маргариты. И это, мол, она делала не так, как должно, и то не эдак. Варвару буквально трясло, когда она говорила про свою начальницу, и ее костлявые пальцы, обтянутые желтой старческой кожей в крапинку, сжимались в маленькие злые кулачки.
Разговаривали они в ее конторке при золотошвейной мастерской, которой она заведовала уже не первый год. В свою келию ротмистра она не пригласила, сказав, как ей казалось, понятную ему фразу:
– Там могут быть уши.
– А откуда у вас копия письма, адресованного настоятельнице? – осторожно спросил Прогнаевский.
– А я видела, как ей принесли это письмо, – с язвительным ударением на слове «ей» ответила Варвара. – И потом тайно прочитала его, а как выдалась оказия – переписала, – добавила она, нимало не смущаясь.
– Хорошо, – смутился вместо монахини Михаил Васильевич. – И что же дальше?
– А то, что та икона, о которой было прописано в письме, – точь-в-точь как наша!
– Не понял, – оторопел Прогнаевский. – Вы что, видели ее?
– А то, – ответила старуха. – Ей-то ведь не надо ничего, она беспокоиться не любит.
– Так-так, – проговорил ротмистр. – Значит, вы туда ездили?
– Да, ездила, – с некоторым вызовом ответила монахиня. – Собрала свои копейки – и поехала.
– Пожалуйста, поподробнее, будьте добры.
– А что ж – можно. Я еще при доброй памяти, помню все, а не то что некоторые… Ну, стало быть, прочитала я ейное письмо и поехала. Прибыла в эту Мариновку и сразу к нововыстроенному на месте явления иконы божьему храму, где ноне эта икона стоит. После с женщиной одной разговорилась, как оказалось, прислужницей этой самой мадам Ломен. Она и поведала мне в разговоре, что Ломен эта – жизни неправедной, оттого, верно, и храм выстроила, дабы грехи свои покрыть. Да. А работник, что икону выкапывал, вскорости помер. Так что нет у нее ноне никаких свидетелей обретения образа, да и не могла ей явиться святая икона, потому как таковым, во грехе погрязшим, иконы не являются. Небось купила где али, может, и украла, – закончила Варвара, сжав тонкие бесцветные губы и остро поглядывая на ротмистра.
– А что вы можете сказать о самой иконе? – спросил Прогнаевский.
– Похожа, очень похожа, – как-то уж больно уверенно ответила Варвара. – Лик, как у нашей, темен, письма точно древнего.
Сомнения, снова сомнения. И здесь было – он это чувствовал – что-то не так. Но старуха тридцать пять лет смотрела на эту икону, молилась на нее. И сказала: «похожа, очень похожа». И все же что-то не так. Так или иначе – надо ехать…
– Ну, вот и поезжай, – ответила старуха.
Ротмистр вздрогнул: оказалось, задумавшись, он произнес «надо ехать» вслух.
– Поезжай, поезжай, – добавила, ухмыляясь, Варвара. – Токмо мотри в сети ей, дьяволице, не попадись. Молод ты еще.
Не совсем поняв, что хотела сказать последней фразой старуха, Михаил Васильевич попрощался с монахиней и на следующий день, объяснив ситуацию своему шефу, выехал в Петербург.