Бриг «Меркурий»

Отпустив офицеров, Казарский прошёл в свою каюту и вынул из сейфа все документы и секретные сигнальные книги. Подумав, он положил сверху также вахтенный журнал. Осторожность требовала всё это уничтожить, и капитан не стал медлить. Приказав вестовому пакет с бумагами привязать к банке той шлюпки, что висела на корме, он сам проследил за тем, чтобы корабельный плотник проделал в днище внушительную дыру, и только затем распорядился бросить шлюпку на воду. Подняв брызги, шлюпка перевернулась и, пуская крупные пузыри, пошла ко дну.

Позолоченные львы на форштевнях хищно скалили свои морды уже на расстоянии трёх пушечных выстрелов.

— Вёсла ставить! — скомандовал капитан и, заметив Федю, подозвал его к себе. — Будешь повторять мои команды гребцам правого борта, — проговорил он и, став на крайнюю карронаду, свесился за борт.

Шесть огромных вёсел бросали на воду ломаные тени.

Казарский поднял руку. Федя повторил его жест.

— Вёсла на воду! — скомандовал капитан. — И-и раз… и… два-а.

Через две минуты звонкий Федин голос уже звучал в унисон голосу капитана, но прошло ещё не менее получаса, прежде чем к гребцам пришла слаженность.

Ветер между тем совсем прекратился, паруса опали и мешками повисли на реях.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Сдавайся и убирай паруса! ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

тройников с палубы «Реал-бея» видел, как паруса на «Меркурии» опали и мешками повисли на реях. Без сабли, которую он сдал вчера младшему флагману турецкой эскадры, но при орденах и эполетах, он стоял на мостике рядом с молодым штурманом, который время от времени протягивал ему свою подзорную трубу и, любезно улыбаясь, на итальянском языке предлагал посмотреть, что делают его соотечественники.

Стройников брал трубу и направлял её на «Меркурий» — бриг, который он получил перед войной и на котором заслужил свои ордена и новый чин. Он знал этот бриг от киля до клотика как свои пять пальцев, знал, что на бриге всего восемнадцать карронад вместо двадцати положенных, — и в том, что двух карронад недоставало, виноват был, наверное, только он — не подал вовремя рапорта, не захотел быть назойливым в глазах Грейга.

«Меркурий» уходил на вёслах. Казарский делал отчаянную попытку оторваться от преследователей, но Стройников видел, что усилия эти тщетны, — турецкие корабли с наполненными ветром верхними парусами, хотя и медленно, но верно настигали «Меркурий». Боже, какой крохой казался он с высокого мостика двухдечного линейного корабля! Несомненно, «Меркурий» был так же обречён, как и «Рафаил», и Стройников не ждал чуда. Даже если вдруг Казарский откажется спустить флаг, семьдесят четыре орудия «Реал-бея» и сто десять «Селимие» быстро сделают своё дело.

Мысль, что «Меркурий» примет бой и тогда он, Стройников, окажется под ядрами и пулями корабля, которым он так долго командовал, — мысль эта, пришедшая вдруг, поразила его своей очевидной противоестественностью. Оказывается, смерть витала над ним и здесь — на палубе вражеского корабля, и, впервые за прошедшие сутки, он подумал о возмездии. Вдруг пришло понимание той истины, что рано или поздно ему всё равно придётся платить и за бесчестье, которое он навлёк на андреевский флаг, и за личную трусость…

На корабле капудан-паши опять грозно забили огромные турецкие барабаны. Подхваченный «Реал-беем», этот всё учащающийся барабанный бой, сея тревогу, полетел над морем. Грянул первый, предупреждающий выстрел. Не долетев до «Меркурия», ядро упало в море и подняло столб воды.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Казарский видел это ядро и столб воды, который оно взметнуло. За спиной слышалось натужное дыхание людей, в течение двух часов ворочавших тяжёлые вёсла. Матросы уже выбились из сил, но он не мог облегчить их участи — турки нависали над бригом с неумолимостью рока.

Ах как нужен был сейчас ветер, лишивший «Меркурий» манёвра! Идя на вёслах, нельзя было даже мечтать открыть огонь из карронад, которые стояли под ногами у гребцов. Лишь две ретирадные пушки, перенесённые с носа на корму дюжими матросами, были сейчас в распоряжении капитана, но пушки эти были маломощны и не столь дальнобойны, как погонные орудия неприятеля. Вот когда бы пригодился мощный единорог, который стоял на «Сопернике».

Тем временем трёхдечный корабль произвёл выстрел. На этот раз ядро упало совсем близко от борта. «Посвистеть, что ли…» — подумал Казарский, вспомнив о поверье, что, насвистывая сквозь зубы, можно вызвать ветер. Проделывая рваные дыры в парусах, над головой с гулом пронеслись книпеля и кницы^[7].

Не умолкая ни на минуту, бухали турецкие барабаны.

— Ветер возвращается! — раздался вдруг радостный крик с марса.

И правда, среди бликующего, словно политого маслом, моря, на вест-зюйд-весте возникла полоса ряби, и полоса эта приближалась. Ветер нагонял бриг, но ещё раньше, чем, захлопав, наполнились им паруса на «Меркурии», его приняли в свои паруса турецкие корабли. В мгновение ока они выросли за кормой, словно две снежные вершины, и в тиши внезапно смолкнувших барабанов громкий голос на чистом русском языке произнес:

— Сдавайся и убирай паруса!