Его швырнуло на очаг, и он упал лицом в огонь, который зашипел от брызнувшей на него крови, а Ланс Гарриот с дымящимся револьвером в руке быстро прошел мимо него к двери. Испуганные голоса раздавались уже в отдалении, все слабее становился треск сучьев. Ланс повернулся к единственному из всей компании, кто остался в комнате и был жив, к старому Фэрли.
Однако и его можно было принять за мертвеца: он сидел застывший, окаменевший, безучастно уставившись неподвижным взглядом на лежащее у очага тело. Перед ним на столе валялось несколько скверных фотографий, на одной, несомненно, был запечатлен он сам в какую-то отдаленную эпоху, на другой можно было разглядеть маленькую девочку, в которой Ланс узнал Флип.
— Скажите, — хрипло заговорил Ланс, кладя на стол дрожащую руку, — это правда, что Боб Ридли наш сын?
— Мой сын, — повторил старик каким-то странным, тусклым голосом, по-прежнему не отводя глаз от покойника, — мой сын… вот… здесь! — И он указал на мертвеца. — Тссс! Разве он вам не сказал? Разве вы не слышали? Убит… убит… застрелен!
— Замолчите! Вы что, с ума сошли? — перебил Ланс, задрожав. — Это же вовсе не Боб Ридли, это негодяй, трус и лгун, который получил по заслугам. Послушайте! Если ваш сын и в самом деле был Боб Ридли, то, клянусь богом, я этого не знал ни сейчас, ни… тогда. Вы слышите? Ну, отвечайте же! Вы верите мне? Говорите. Говорите же!
Он почти с угрозой взял старика за плечо. Фэрли медленно поднял голову. Ланс в ужасе попятился. Безвольные губы старика кривила слабая, жалкая улыбка, глаза же, те глаза, где в прежние времена гнездился брюзгливый и подозрительный дух, зияли пустотой; освещавшие их слабые проблески разума погасли навсегда.
Ланс подошел к двери и постоял немного у порога, глядя в ночную темноту. Когда он снова повернулся к огню, лицо его было так же бледно, как лицо покойника, лежавшего на очаге; потухшие глаза говорили, что он побежден, и даже его походка стала медленной и неуверенной. Он подошел к столу.
— Послушай, старик, — заговорил он со странной усмешкой, и в голосе его вдруг зазвучала безмерная усталость человека, у которого нет сил жить, — ты мне позволишь забрать это, ладно? — И он взял фотографию Флип.
Старик закивал головой.
— Спасибо, — сказал Ланс.
Он направился к двери, потом остановился и вернулся.
— Прощай, старик, — сказал он, протягивая руку.
Фэрли взял ее, улыбаясь, как ребенок.
— Умер, — тихо проговорил старик, держа Ланса за руку и указывая на очаг.
— Да, — ответил Ланс, и на его побелевшем лице промелькнуло слабое подобие улыбки. — Ты жалеешь всех, кто умер, верно?
Фэрли снова кивнул. Ланс посмотрел на него почти таким же отрешенным взглядом, каким глядел и сам Фэрли, тряхнул головой и пошел вон из хижины. Возле дверей он задержался и аккуратно, с несколько даже нарочитой тщательностью положил револьвер на стул. Но, оказавшись за порогом, Ланс воспользовался светом, падавшим из открытых дверей, чтоб осмотреть замок маленького пистолета, который вынул из кармана. Потом он старательно затворил дверь и той же медленной, нерешительной походкой побрел в темноту.
Он мечтал об одном: найти какое-нибудь уединенное место, где не раздадутся шаги человека и где он сможет найти покой, уснуть, уйти в небытие, забвение, а главное, где он сам будет забыт. Он видел такие уголки — наверно, их было немало, — где находили кости людей, которые покинули землю, не оставив по себе никакой другой памяти. Он и сам сможет найти такое место, надо только держать себя в руках да еще быть поосторожней, ведь ее маленькие ножки доберутся куда угодно, а она ни за что не должна больше видеть его, ни живого, ни мертвого. Так он раздумывал, бредя в кромешном мраке бурной ночи, и вдруг услышал у самого уха:
— Ланс, как долго тебя не было!