Брестская крепость

В это время комиссар, сидя в подвале Белого дворца, допрашивал только что взятого в плен немец-кого офицера. Пленный оказался подполковником, офицером разведки 45-й пехотной дивизии. В его полевой сумке вместе с подробным планом крепости были найдены важные штабные документы, которые представляли большой интерес для нашего командования. Комиссар как раз обдумывал, каким путем переслать эти документы в штаб дивизии, когда ему доложили о готовности бронемашин. Решено было, что три броневика попытаются прорваться в город и что командование этой группой примет ближайший помощник комиссара, комсорг полка замполитрука Матевосян. Ему и поручил Фомин доставить в штаб бумаги, взятые у пленного.

Впрочем, к этому времени Матевосян уже считался не заместителем политрука, а полковым комиссаром. У Фомина оказалась с собой его вторая запасная гимнастерка с четырьмя прямоугольниками на петлицах, и он приказал комсоргу надеть ее. Когда Матевосян попытался возразить, Фомин объяснил ему, что в крепости мало командного состава и бойцы будут чувствовать себя уверенней, видя в своих рядах еще одного старшего командира. Комсоргу оставалось только выполнить приказ начальника, и он, так внезапно повышенный в звании, в дальнейшем командовал одним из решающих участков обороны в районе 84-го полка. Сейчас же ему предстояло выполнить новое, опасное и ответственное поручение Фомина и установить связь со штабом дивизии.

Комиссар горячо обнял на прощанье комсорга, и тот занял место в кабине головной машины. Три броневика под огнем пулеметов противника стремительно проскочили мост у трехарочных ворот цитадели и направились к северным внешним воротам крепости. Но там в это время шел бой, а в самом туннеле ворот горела немецкая машина, загораживая путь. По команде Матевосяна броневики свернули налево — к северо-за-падным воротам, но и там застали ту же картину. Оставались только одни — восточные, Кобринские, ворота — ближайшие к городу — и комсорг поспешно направил головную машину туда.

Дорога к этим воротам вела мимо группы домов комсостава 125-го и 333-го стрелковых полков. Еще издали Матевосян и его спутники заметили, что там идет бой. Автоматчики, полукольцом охватив дома, вели непрерывный огонь по окнам, а в ответ из домов раздавались скупые расчетливые выстрелы.

Дружно развернувшись, броневики ударили с тыла по гитлеровцам из всех своих пулеметов. В несколько минут фашистский отряд был уничтожен. И тогда, освобожденные от осады, выпрыгивая из окон, выбегая из дверей, к своим спасителям радостно бросились наши люди. Здесь было несколько бойцов и командиров, но больше всего женщин и детей.

Опередив других, к вышедшему из кабины Матевосяну подбежала молодая женщина. Ее нарядное цветастое платье было разорвано, из рассеченной пулей щеки текла кровь и в руках она сжимала немецкий автомат. Задыхаясь, еще полная жаром недавнего боя, она схватила его за руку:

— Товарищ комиссар, что нам делать? Боеприпасы кончаются!

Остальные, окружив комсорга тесной толпой, наперебой расспрашивали его о положении в крепости. Здесь был какой-то капитан с окровавленной повязкой на лбу, женщины, испуганно прижимающие к себе маленьких детей, и женщины с оружием, какой-то мальчик-подросток, зажавший в руках немецкую гранату с длинной деревянной ручкой, полураздетые бойцы с винтовками.

Матевосян, как мог, успокоил этих людей, советуя им попытаться пройти в центральную крепость, где находится штаб обороны. Он уверенно говорил о том, что вскоре подойдут на выручку наши части, и враг будет разбит и отброшен. Поручив капитану командование этой группой, он снова сел в машину, и броневики, набирая скорость, пошли к Кобринским воротам.

Но там тоже шел бой, а сами ворота были загорожены разбитыми тягачами и пушками 98-го артиллерийского дивизиона. Выхода из крепости не было. Пришлось возвращаться назад, и полчаса спустя Матевосян привел все три бронемашины в ограду Белого дворца, доложив Фомину о своей неудаче.

Дальнейшие попытки разведки решили отложить до ночи. А пока что можно было только догадываться о том, что происходит в городе и его окрестностях по дальнему гулу боев, доносившемуся в крепость в редкие минуты затишья. Весь первый день слышался этот гул, то приближаясь, то отдаляясь, и слухи о подходе наших войск то и дело разносились по крепости, заставляя осажденных сражаться с удвоенным упорством.