— А возможно, — теперь Мищук явно передразнивал Сташевского, — тебе помогла бы встреча с кем-нибудь другим? — Он указал на мужчину, приближающегося по идеально убранной дорожке среди клумб.
Сташевский инстинктивно поднялся. Когда подошедший подал ему руку, он крепко ее пожал. Пожилой, культурный господин с легкой сединой в волосах вежливо представился:
— Альберт Грюневальд.
Сташевский чувствовал прикосновение его ладони. Слегка вспотевшей, слегка прохладной. Он слышал дыхание мужчины и запах классического, старомодного лосьона после бритья.
— Нет, нет, нет… Все это не так. Я видел ваши фотографии в документах, знаю о вас все. Отсюда и эти галлюцинации.
Довоенный офицер крипо слегка кивнул.
— Вы уверены?
— Вы прекрасно говорите по-польски, герр Грюневальд. Во всяком случае, для немецкого офицера.
— Было время обучиться. — Грюневальд вынул серебряный портсигар с дарственной гравировкой. В специальном отделении даже были мундштуки для сигарет без фильтра. Зажигалка времен Первой мировой в виде патрона, роговые очки… Боже! Сегодня уже никто не знает, что такое роговая оправа. — Вы почему такой напряженный? Неужто вновь то же самое следствие без подозреваемых, благодаря которому мы попрощались с жизнью?
— Именно вы убедили меня в том, что я разговариваю сам с собой. Вас здесь не должно быть.
— Почему же?
— Вы так никогда и не дошли до монастыря. Вас застрелили на улице Лацярской. На Альтбузерштрассе.
Грюневальд присел к ним на лавочку.
— А не направляет ли это вас по новому следу в этом деле?
— Действительно. — Сташевский инстинктивно потер подбородок. — В мозгу открылась новая дверка.
Он спрятал лицо в ладонях. Ну как он мог не подумать об этом? Почему так долго блуждал вслепую?
— У вас уже есть подозреваемый? — поинтересовался Грюневальд.
— Да. Есть.
В «Новокаине» оправленные в позолоченные рамы картины начали представлять легко одетых женщин на фоне панорамы города. Время от времени их перебивала реклама какого-нибудь культурного заведения. Гофман отправился в туалет, а Сташевский, желая воспользоваться моментом, набрал египетский номер. Бартек Новосельский, аналитик из Варшавы, ответил практически сразу же.
— Ну, и как там, верблюд вас не оплевал? — бросил Сташевский вместо приветствия.
— К счастью, нет.
— Это точно. Слышу в твоем голосе удовлетворение.
— Потому что теперь я уже в Сеуте, таком испанском анклаве в Африке.
— Ага, понимаю, тут уже спиртного море разливанное.
— Именно. — Бартек как раз что-то глотнул. — Слушай, я просматривал документы по тому делу. Ну, тому, которое ты мне заказал.
— Дело той несчастной группки автомобильных воров и профессионального убийцы… И что?
— Ты знаешь, собственно говоря, ничего я и не обнаружил. Дело проведено рутинно, документация в порядке, представленные доказательства очень убедительные. Ни к чему прицепиться нельзя. Ты сцапал горстку дебилов, которые только-только начали свою карьеру в воровской профессии. И к счастью, благодаря тебе, далеко не зашли.
— Я спрашиваю не об этом, — перебил его Сташевский.
— Ну да… — Новосельский помолчал. — Появляются два вопроса. Во-первых, почему на такую мелочевку направили именно тебя? Одного из лучших специалистов по действительно серьезным вещам? Впрочем, это еще как-то можно объяснить. Например, кто-то наверху захотел улучшить статистику раскрываемости.
— Я спрашиваю не об этом, — повторил Сташевский.
— Знаю… Тогда появляется второй вопрос. Что среди этой банды дворовых троглодитов делал профессиональный убийца, который впоследствии показал, что способен завалить двух амбалов из обычной воздушки.
— Тепло, тепло… Именно к этому я и веду.
— Слушай, в бумагах нет готового ответа.
Какое-то африканское насекомое, отвратительно жужжа, дорвалось наконец-то до микрофона. В Польше какая-то комариха пыталась укусить Сташевского, но тот прихлопнул ее бумажной салфеткой.
— Это… Это…
— Ну давай же, рожай.
— Слушай, со стороны это выглядит так, будто бы ты имел его в качестве отхода по другому делу, а потом сам подклеил к этим дурацким автомобильным ворам.
— А зачем?
— Прости. Я что тебе, Бог? Или я — это ты? Не имею ни малейшего понятия.
— Я что ты предлагаешь?
— Ничего. Но скажу тебе в приливе грубой откровенности: похоже на то, что ты сам прикрывал его. Ты обмакнул его в дерьмо, чтобы иметь на него зацепку, а потом спас ему задницу. И вот теперь совершеннейший снайпер ходит на свободе, зная две вещи. Во-первых, теоретически он тебе, вроде бы даже и благодарен. Но он же не дурак, так что имеется и «во-вторых»…
— И что же это за «во-вторых»?
— Он знает, что только ты имеешь на него крючок. И еще одно.
— Мммм?
— Зачем подобный профессионал стреляет в двух уродов, которые хотели угнать мерс?
Повисла мучительная тишина. Материальная, не материальная, невообразимая. Никто не знает, сколько еще дурацких эпитетов можно придумать.
— Славек, скажи, что я ошибаюсь.
Откашливание. Треск каких-то реле на линии. Обратная связь в трубке и звуки мелодии, запущенной в ресторане, чтобы побороться с шумом двух кондиционеров.
— Славек, пожалуйста. Скажи мне, что я ошибаюсь.