Бремя живых

Более всего Олега Константиновича сейчас занимали первые главы, повествующие о днях, непосредственно предшествующих началу Мировой войны. О том, как сцепление закономерностей и случайностей, горячность одних политиков и непростительное тугодумие других привело к глобальной, величайшей в истории человечества катастрофе.

«Опыт 1914 года приводит к печальному заключению о том, что государственные деятели, в стрессовых ситуациях размышляющие о подлинных или мнимых интересах своих стран, не видят возможности изменить собственную политику, но считают, что перед противником буквально неограниченное количество альтернатив. В 1914 году они забыли, что в неприятельских столицах действовали столь же мощные ограничения на свободу выбора, как и в собственной. Каждая сторона торопилась действовать, дабы предотвратить гипотетическую реакцию или действия другой, мало представляя себе связь причин и следствий. В то же время тщетное ожидание „разумных“ шагов противника укрепляло подозрения в его дьявольской скрытности, маскировавшей лютую агрессивность. Коль скоро проблеска разума по ту сторону не наблюдалось, то повинен здесь-де только злой умысел, а это лишь ускоряло скатывание к войне»[18].

Да, именно так все обстоит и сейчас. Ситуация внутри России и за ее пределами пугающим образом напоминает события ровно девяностолетней давности.

Возможно, думал князь, век — это именно тот исторический отрезок, потребный, чтобы люди успели забыть все. Реальность происходившего, слезы, лишения, боль и страдания. Живое ощущение протекающей жизни, вкус вина и кальвадоса, чесночный запах иприта. Умерли участники событий и их дети. А внукам и правнукам уже не то чтобы неинтересно анализировать прошлое, примеривая его к настоящему, они просто уравняли в памяти Мировую с какой-нибудь Тридцатилетней или Северной войной. То есть, проще говоря, вычеркнули из разряда подлинности, переведя в горизонт мифов и легенд.

Но, возможно, в чем-то это и к лучшему.

Его нынешние партнеры, соперники и противники — политики — подобны бабочкам-поденкам. С коротенькими мыслями и жизненным опытом не длиннее избирательного срока. Без воображения, без способности воспринимать четырехсотлетнюю историю Романовской династии как неотменяемую часть собственной биографии.

Весь их идейный багаж — вроде новомодного плоского портфельчика с несколькими деловыми бумажками, таблетками от запора и морской болезни и набором кредитных карточек, с которым стало принято лететь хоть через океан. Потому что все остальное на том берегу (и в их жизни) такое же точно, от носков до рубашек, книг, идей и мыслей. Проще купить, взять в аренду, чем везти с собой.

А раньше люди отправлялись в путешествие на пароходе, а то и в караванах, отягощенные несколькими неподъемными сундуками, позволявшими комфортно чувствовать себя хоть в Сиаме, хоть в Тимбукту. Не просто комфортно, но сохраняя неповторимость и адекватность личности.

Отсюда — он просто обязан переиграть своих соперников, и прежде всего — премьер-министра Каверзнева, возомнившего себя спасителем Отечества и Демократии от посягательств узурпатора.

Премьер — с головой, набитой обрывками партийных программ и ничего не значащими фразами насчет «прав и свобод человека», «угрозы жестокого авторитаризма», «скатывания к полицейскому государству». Он оказался сейчас в положении тех самых Пуанкаре, лорда Грея, Николая, Вильгельма, Франца-Иосифа и их министров[19].

Боится сделать решительный шаг и в то же время бессмысленно надеется, что, при проявлении должной твердости, а еще точнее — агрессивной наглости, противник в последний момент пойдет на попятную, сбросит карты на стол, оставив на нем все ставки.

«Я бы с тобой, дураком, в покер сел бы сыграть. Но у нас сейчас не покер… — так подумал князь, раскуривая очередную сигару. — У нас сейчас миллионы человеческих жизней на кону. И судьба как минимум России, если не всей европейской цивилизации».

А так ведь, по сути, и было. Сделай сейчас Местоблюститель опрометчивый шаг, причем все равно, в какую сторону, поспешив или помедлив сверх допустимого, и заполыхает новая Гражданская война, пользуясь которой разом поднимутся все те, кто давно уже ждет хоть малейшего сигнала, намека, проявления слабости, что наконец-то пробил их час. Что теперь — можно. Все!

Лицемерные союзники, приграничные враги, вожди «Черного интернационала», сепаратисты и ирредентисты[20] всех мастей. Просто толпы жадных мародеров-гиен, мечтающих, когда лев отвернется, ухватить свой кусок вкусных потрохов и прянуть в заросли…

Только прояви намек на слабину, и мало никому не покажется.

Все и вся пронзал и пропитывал дешевый практицизм, потерявшая разумные границы страсть к комфорту и наслаждениям.

Только ведь никуда не делась сущность человеческой натуры и непреложные законы истории, в которые князь верил не меньше, чем в законы физические. Что такое восемьдесят лет безмятежно-спокойной жизни и процветания в сравнении с тысячелетиями, демонстрировавшими единообразие и непреложную повторяемость людских страстей, мотиваций и побуждений.